прекрасными специалистами. Но все больше отставал от современных условий и требований. Не только по техническому уровню, но и по своей структуре. Ну, предположим, у нас конструировали лучшие танки. И делали много танков, очень много. Потому что в верхах сидели ветераны Великой Отечественной, и в военной теории продолжала господствовать стратегия Великой Отечественной — прорыв обороны противника массированными танковыми ударами, и все, операция выиграна… Но еще в 45-м немцы внедрили и применили такое оружие, как фаустпатрон, против танков весьма эффективное и дешевое. А в последующие годы на той же основе разрабатывались и совершенствовались другие противотанковые средства — гранатометы, базуки, безоткатные орудия, авиационные средства поражения. И уже китайско- вьетнамская война отчетливо показала — танк перестал быть универсальным средством прорыва и ведения боевых действий, и роль его по сравнению с временами Второй мировой существенно снизилась. То же подтвердили последующие локальные конфликты и войны — арабо-израильские, Афганистан, Кувейт, Югославия, наконец — первая Чеченская кампания. Это один пример, а можно было бы привести и другие.
Но надо учитывать и то, что сама величина и мощь советского ВПК делали весьма затруднительным отслеживание новых тенденций, соответствующее перепрофилирование и постоянное совершенствование. Если сейчас мы наблюдаем, как некоторые предприятия, имеющие умных и толковых руководителей, ухитряются проводить реконструкцию, обновлять технологии и держаться на уровне передовых достижений, то стоит иметь в виду — это далеко не одно и то же, что поддерживать на передовом современном уровне весь ВПК. Тут уж не одно, не два, не десять, а сотни и тысячи предприятий требовалось то и дело реконструировать и внедрять новое. А при неравенстве экономических возможностей СССР и Запада это сказывалось все сильнее…
Если же коснуться примера великолепных самолетов, демонстрируемых сейчас на выставках, парадах и авиасалонах, то автор этих строк сам служил во времена оны в научно-испытательном институте ВВС, поэтому к данному примеру могу добавить несколько поправок. Отбор по принципу «лучших» образцов получил в авиационной технике зеленую улицу только в годы перестройки — когда открылись широкие возможности для торговли, хорошими самолетами заинтересовались иностранцы, а это соблазнительно запахло валютой. А при 'развитом социализме' приоритеты финансирования, материального обеспечения, сроков и очередности разработок зависели чаще всего не от их качества, а от веса и связей в партийной номенклатуре руководителей того или иного предприятия. Поэтому лучшие нередко и затирались, задвигались на второй план.
Второй аспект. Те образцы, что сейчас отделывают и доводят до совершенства для более выгодных показов и продажи, и те, что поступали для испытаний и принятия на вооружение в советские времена — это 'две больших разницы'. В то время сроки их создания определялись не фактической готовностью и доводкой, а приурочивались к очередным съездам, круглым датам, праздникам — причем желательно было отрапортовать досрочно. Так что хватало и тяп-ляп, недоделок и недоработок. Наши летчики-испытатели сами про себя шутили, что настоящий испытатель должен быть очень смелым и очень тупым — чтобы не понимать, на чем ты летишь, и чем тебе грозит полетное задание. И попробуй, кстати, не прими такой образец, даже если он будет сущим «гробом» — потому что генеральный конструктор к членам Политбюро запросто вхож, с министром обороны за ручку здоровается. И достаточно одного его звонка министру или главкому, как тебя же самого вместе со всем твоим начальством на уши поставят. Какой уж тут 'паритет'!
И третий аспект — одно дело, создать несколько опытных экземпляров самолета нового поколения для показа. Или небольшую партию — на продажу. А совсем другое — запустить это самое 'новое поколение' в серию, перевести на него крупные авиационные заводы, перевооружить полки и дивизии. И не только перевооружить, но и переучить. Уровни затрат несопоставимые.
А чем более «наукоемкой» становилась современная техника, тем труднее и дороже становилось стране гнаться за ее передовым уровнем для поддержания «паритета». Новые разработки, новые исследования осуществлялись в условиях все более острого дефицита финансирования — потому что направлений научно-технического развития было много, все они требовали постоянных вложений, и средства приходилось распылять на все. А на все их просто не хватало. Скажем, в нашем испытательном управлении в 80-х часть измерительных приборов была еще трофейной, вывезенной из Германии в 45-м. И цеха «экспериментальных» мастерских были укомплектованы трофейными станками, со свастиками на станинах. В гражданских НИИ с этим было получше, но там своих проблем хватало. Там научно-технический «паритет» достигался ценой нищенской зарплаты специалистов, которые после работы вынуждены были идти разгружать вагоны или искать другие способы дополнительного заработка. Ценой их проживания в тесноте общежитии — с надеждой получить квартиру в предпенсионном возрасте. Ценой невероятных ухищрений человеческого ума: до поры — до времени помогала вытягивать на равных с Западом 'русская смекалка', когда, скажем, отсутствующую или некондиционную электронику заменяли хитроумными механическими решениями.
В условиях недостатка необходимых средств рождались такие явления, как «панк-наука» — это когда изготовлялись самодельные приборы и оборудование чуть ли не из консервных банок. Впрочем, тут я для пущей наглядности могу привести яркий пример из собственной практики. Однажды нам срочно потребовалось уточнить, как протекают некоторые процессы на больших высотах, в условиях разрежения и низких температур. Прикинули конструкцию термобарокамеры — получалась она довольно сложной, поскольку для наших исследований в ней требовалось несколько пар окошек, а их оптические оси должны были пересечься в одной точке — причем очень строго, с лазерной точностью. На какой-нибудь завод обращаться? Это сразу отпадало. Потому что у части никаких средств на изготовление подобной установки не хватило бы. Обращаться в вышестоящие штабы и ведомства? Так ведь и там с деньгами не густо было, положат в долгий ящик, и попробуй докажи, что тебе нужнее, чем другим. Казалось бы, раз нет возможностей финансирования — то и говорить больше не о чем. И любой иностранный специалист на этом бы, наверное, и остановился. Но это у них, а не у нас. А «смекалка» на что?
Идем с техниками на свалку и выбираем подходящие заготовки — ржавые куски труб, обрезки, железяки. И тащим к сварщику дяде Семе. С бутылкой спирта, разумеется. 'Ну чего, дядя Сема, смогешь?' — и про требуемую точность объясняем. А он работяга был старый, опытный, покумекал, почесал в затылке: 'А чего ж, смогу'. Разметил наш хлам мелом и царапинами и давай его кромсать да варить в своем дырявом сарае. Вид у нашей установки получился потрясающий — нечто, напоминающее броневик Ильича. Причем броневик после попадания нескольких тяжелых снарядов, так как при сварочных работах всю конструкцию повело и покорежило — и мы, признаться, насчет точности сильно засомневались. Однако дядю Сему это не смутило, взял он обычную кувалду и давай править изделие. Тут уж безо всяких измерительных инструментов, на глазок. Поколотит с одной стороны, поглядит на чертеж, как оно там примерно выглядеть должно — и с другой стороны ухнет со всего плеча. И говорит: 'Готово, забирайте'. И вот хотите верьте, хотите нет, а когда мы потом с помощью лазера проверили нужные оптические оси, они сошлись с высочайшей, ну просто идеальной точностью! Так что подвиг русского умельца Левши, подковавшего блоху, лично мне после этого вовсе не кажется невероятным.
Но та же история имела и продолжение. Процессы, происходящие в термобарокамере, требовалось как-то зафиксировать. Полезли в захламленную отдельскую кладовку и откопали там старый, списанный фотокинопулемет от МиГ-17. Но у него скорость съемки несколько сот кадров в секунду — где ж столько кинопленки напасешься? Тут наш техник выручил, Саша Колосов, мастер — золотые руки. Притащил из дома поломанный будильник и из его шестеренок собрал редуктор, снижающий скорость съемки до полутора кадров в секунду. И провели все-таки мы эти исследования, результаты очень ценными потом признали. Вы, конечно, спросите, а зачем фиготень с шестеренками и фотокинопулеметом городить было? Не проще ли было взять обычную кинокамеру с нормальной скоростью съемки? Проще. Но у нас-то ее не было. И вообще в нашей части не было. В принципе, конечно, можно было ее заказать — но очень долгим и сомнительным способом. Подать заявку, но лишь на включение в план материально технического обеспечения на следующий год. Если еще в него включат — поскольку подобных заявок изо всех подразделений множество набиралось, а общая сумма очень ограничена. А когда план пойдет в вышестоящие инстанции, там из соображений экономии половину срежут. А если твой заказ и не срежут, то еще неизвестно, сколько лет ты его ждать будешь и дождешься ли… Ну а про видеокамеры, которые в то время за рубежом были уже доступны всем и каждому, я вообще молчу. Их тогда даже в ведущих НИИ Академии Наук имелось всего
