Только когда казаки совсем распоясались, задержали ехавшего к царю посла Кантакузина и ограбили его свиту, их одернули. Находившегося в Москве атамана Родилова вызвали в Боярскую Думу и “все войско лаяли и позорили”. На что, между прочим, казаки обиделись. Дескать, чего ругаться-то? “Наше войско вольное и в неволе не служит”, и нам-то, мол, ясно было, что Кантакузин шпион, и вообще, это же он на нас государю жалуется!
Однако Мурад IV принял программу наращивания флота, произвел перестановки командного состава, и на море казаки стали терпеть неудачи. В 1625 г. они снова предприняли массированные набеги, разорили Трапезунд и 250 прибрежных селений. Когда султан выслал флотилию из 50 галер, 300 лодок ринулись на нее в атаку. Но сильный ветер и волнение на море дали преимущество крупным кораблям, турки одержали победу, потопив много казачьих судов. А в следующем рейде османский флот уничтожил еще 20 запорожских чаек с командами.
Ухудшалось положение казаков и в Речи Посполитой. После смерти Сагайдачного все обещания, данные ему поляками, были забыты. Притеснения стали систематическими. И уже сам Киевский митрополит Иов Борецкий направил в Москву миссию во главе с Луцким епископом Исакием Борисовичем. Тема переговоров, которые он вел с боярином Черкасским, обозначена в протоколах: “О принятии Малороссии и запорожских казаков в покровительство”. Но к войне с Польшей Россия была еще не готова. Да и уверенности в единодушной поддержке самих украинских казаков у правительства Филарета пока не было. И ответ гласил: “Ныне царскому величеству того дела всчати нельзя”, поскольку “та мысль и в самих вас еще не утвердилась, и о том укрепления меж вас еще нет”.
У малороссов еще теплились надежды добиться нормализации легитимными средствами. В 1625 г. казаки прислали делегатов на сейм, требуя законодательно обеспечить права православных. На что получили грубый отказ — само обращение “хлопов” к сейму сочли непростительной дерзостью. Украинцы возмутились, и вспыхнуло восстание под предводительством Жмайла. Запорожцы при этом отправили делегатов на Русь, приносили повинную за все, что натворили в Смуту, просили помощи и тоже закидывали удочки насчет подданства. Их обласкали, извинения за прошлое приняли — царь “отпустил вины и велел впредь того не поминать”. Но вопрос о подданстве правительство по понятным причинам замяло. Ограничилось тем, что разрешило желающим казакам переходить границу и селиться в российских владениях — под Ливнами, Путивлем, Воронежем, Курском.
Впрочем, пока запорожские послы ездили туда-сюда, на Украине уже все было кончено. На этот раз поляки действовали оперативно и сразу после сейма вместо “обеспечения прав” послали на своих подданных войско. Не успевшие сорганизоваться повстанцы были разбиты, и для “вразумления” народа начался террор. Всех пленных мятежников и множество случайных людей, захваченных на дорогах и в селениях, сажали на кол. У поляков это был вообще излюбленный вид казни, вельможи даже держали для этого особых палачей-специалистов — считалось вершиной искусства таким образом вставить кол в задний проход жертвы и пропустить через тело, чтобы он не задел важных органов, и человек жил в мучениях несколько суток.
Население запугали расправами, а разгромленных казаков прижали в урочище Медвежья Лоза и принудили подписать Кураковский договор, по которому все привилегии, данные Сагайдачному, отменялись. Реестр сокращался до 6 тыс., гетман и старшина должны были утверждаться королем, казакам запрещалось ходить в море, заключать с кем-либо договоры и союзы. Запрещалось им и “проживать в панских имениях” — то бишь на тех украинских землях, которые король раздавал магнатам. Или уходи или превращайся из казака в крепостного. И многие уходили — кто на Дон, кто в Россию. Москва свое обещание выполнила, предоставляя для поселения земли в приграничье и приобретая тем самым новых землепашцев и хороших бойцов. Что очень не понравилось Варшаве. Польские послы, прибывшие к Михаилу Федоровичу, предъявили претензии насчет беглецов: “Царь де их на службу принимает, а надобно было бы, чтобы и колы те уже подгнили, на которых они бы посажены были”.
Россия на подобные придирки не реагировала. Она продолжала собственное восстановление и накопление сил. В Москве Филарет развернул обширное градостраительство. Ремонтировались пострадавшие в осадах крепостные стены. А кремлевские башни как раз тогда приобрели современный вид, над ними были возведены шатровые кровли, украшенные двуглавыми орлами. Тогда же была возведена главная, самая красивая башня, Спасская. На которой установили большие часы, как пишет чех Таннер, “наподобие пражских” — они вызванивали на колоколах “музыкальную гамму”. По этим часам жила вся Москва — когда они отбивали время, дозорные на башнях в особую колотушку дублировали число ударов. А услышав их, то же число отбивала стража на стенах Китай-города, Белого города, Земляного города (отсюда и слово “часовой”). Прошла реконструкция Красной площади — тогда-то она и стала “Красной”, а до этого называлась “Торг”.
Филарет стал и организатором централизованной противопожарной службы Москвы. В деревянном городе пожары были явлением нередким. Чаще они носили локальный характер и быстро ликвидировались самими жителями. Но бывали случаи, когда из-за жары или ветреной погоды огонь выжигал значительные площади. И после одного из пожаров по инициативе патриарха в городских кварталах и слободах были учреждены должности “объезжих голов”, обязанных ежедневно осматривать свои участки на предмет “огня и воды”, т. е. соблюдения людьми правил безопасности и наличия у них средств тушения. Объезжим головам подчинялись пожарные сторожа, выделяемые от земских властей, от них требовалось вовремя поднимать тревогу. Были сформированы на постоянной основе специальные пожарные обозы в сотни лошадей. А для непосредственной борьбы с огнем поднимались по тревоге стрелецкие части с баграми и топорами: растаскивали избы и преграждали путь огню мокрыми кожаными щитами. Стрельцы выполняли и функции полиции, для этого им выдавались специальные короткие плетки, наподобие нынешних дубинок.
При Филарете были перестроены двор патриарха и его палаты — их возвели по образцу царских. А авторитет и власть патриарха были значительно усилены. К прежним добавились новые патриаршие волости, а светская власть над ними по указу от 20 мая 1625 г. передавалась напрямую патриарху за исключением суда по уголовным преступлениям. И для управления патриаршими владениями было образовано несколько особых приказов: Церковный, Судный, Казенный и Дворцовый.
В это время турецко-иранская война зашла в тупик. Хафиз Ахмед-паша, кое-как собрав армию, успехов не добился. Но и Аббас увяз во внутренних проблемах. После нескольких поражений он все же сумел в битве при Гюмишлу разгромить Саакадзе, тот бежал в Турцию. Были подавлены восстания курдов и Мехлу-вардапета. Однако ресурсы шаха оказались исчерпаны, он больше был не в состоянии вести активные операции. И крайне нуждался в поддержании дружбы с Россией. Поэтому пошел на чрезвычайный жест доброй воли — преподнес в дар царю Ризу Иисуса Христа. По преданию, эта великая святыня была привезена Св. Ниной в Грузию, где и была захвачена иранцами.
Для Михаила и Филарета приобретение реликвии такого ранга было тоже очень важно — она как бы освящала собой новую династию. В Кремле для принятия ее была построена церковь Ризоположения. Перенесение святыни сопровождалось пышными торжествами на всем пути следования. А день ее прибытия в Москву, 10 июля 1625 г., был объявлен великим праздником, который с тех пор надлежало отмечать ежегодно. И в связи с этими торжествами Михаил Федорович по наущению отца принял титул “Государь Всея Руси”. Что являлось серьезной политической заявкой на будущее — ведь не только территории, утраченные в Смуту, но и Малороссия с Белоруссией тоже считались Русью.
Наконец, на волне вдохновения патриарх организовал и новую кампанию по женитьбе сына. Очередной, уже пятой невестой, стала Евдокия Лукьяновна Стрешнева, дочь мелкого можайского дворянина. Очевидно и выбор осуществился не без влияния Филарета — Стрешнев служил в его окружении. В феврале 1626 г. они обвенчались, и Михаил Федорович обрел семью. Кстати, жил в то время царь довольно непритязательно, без каких-либо излишеств. Добросовестно относился к своим обязанностям, заслушивал доклады руководителей приказов, вел официальные приемы, присутствовал на заседаниях Думы, хотя решения готовили другие. Михаил был очень набожным, строго соблюдал предписания Церкви, ежедневно посещал богослужения и регулярно выезжал на богомолье в различные монастыри.
Но и повеселиться любил в свободное время. При дворе у него был организован свой домашний “театр”, Потешная палата. Сохранились имена царских актеров и музыкантов — бахари (рассказчики) Орефин, Тарасьев, Сапогов и Богдашка, домрачеи Путята, Гаврилка Слепой, Янка, Лукашка, Наум и Петр, гусляры Уезда, Окатьев, Власьев и Немов, “скрыпочники” Иванов, Онашка и “немчин” Арман. Чтобы сын не жил затворником, как было при матери, и получал физическое развитие, Филарет через приближенных
