встретилась с тобой… Правда, три года я себя чувствовала счастливой… Мой второй муж плакал, когда я уходила от него, целовал руки, умолял, он любил меня, но я ненавидела этого хлюпика… Я жила с ним, а думала о тебе… Ты позвал — и я прилетела сюда, бросила город… Прилетела с надеждой… На что я надеялась? На счастье? На какое? На краденое счастье? Нет, больше я не хочу краденого счастья! Разве это счастье?! Боже мой!.. Мне бы ребенка! — вдруг прошептала онаи умолкла. — Но уже поздно. Говорят: бабий век — сорок лет… Куда ты меня зовешь, Артём? Зачем? На что я тебе? На потеху? Красивая содержанка! Ведь так? — вдруг громко, со злостью спросила она, глаза её блеснули.
Бородка отнял руки от лица и удивленно посмотрел на нее.
— Когда свалилась на тебя неприятность, ты набрался храбрости связать свою судьбу с моей. Но надолго ли? Вот ты говоришь: всё это из-за меня. И ты ведь не простишь… Я знаю, ты не простишь мне этого. Я знаю, что тебе всего дороже… И никуда ты отсюда не уедешь! У тебя семья, дети… Дети! И должность новую тебе дадут только здесь. Так чего же ты ищешь? У тебя же всё есть! Правда, сегодня ты много пережил — я понимаю. Для тебя это тяжелый удар… Но, чтоб утешиться, ты нашёл виноватых!
Он как-то хмыкнул — неопределенно, не то презрительно, не то печально, встал и отошел к столу. Неожиданно грубо спросил:
— Выпить есть что-нибудь? Я устал как черт.
Марина Остаповна отрицательно покачала головой, должно быть все ещё продолжая думать о себе.
— Не ждала? — спросил иронически.
— Не ждала, — созналась она.
30
Даша Журавская прилаживала на окна новые гардины, когда вернулся с работы Роман Карпович. Сын сразу кинулся к отцу, семилетняя дочка, стараясь показать, что она уже взрослая, продолжала помогать матери.
Отодвинув диван, взгромоздив на табурет детский стульчик, Даша стояла перед окном, босая, в халате, широкие рукава которого упали на плечи и обнажили красивые руки, ещё бронзовые от летнего загара; она прибивала карниз.
— Опять? — укоризненно спросил муж.
Даше нравилось, чтоб в квартире было красиво, уютно, и она каждый раз покупала новые вещи.
— Нет, ты только посмотри! Дешёвые, а как красиво!.. Не каждый день такие встретишь, три часа в очереди пришлось простоять.
Она держала во рту гвозди и потому смешно шепелявила. Сын, забравшись к отцу на руки, начал смеяться и передразнивать.
Роман Карпович не стал спорить и пошел мыть руки.
— Ну, скажи — разве не красивые? — спросила Даша, когда он вернулся.
Ей, как каждой женщине, хотелось, чтобы муж похвалил покупку. Она сидела у стола, продергивала шнурок во вторую гардину и любовалась той, которая уже висела. Он улыбнулся в ответ, но совсем не так, как обычно в этих случаях, — хмуро, с иронией. Она заметила это и насторожилась.
— Погоди, кончу, будем обедать.
— Пожалуйста, — ответил муж, не проявляя особого интереса и к обеду.
Это ей тоже не понравилось. Человек здоровый, с отличным аппетитом, он обыкновенно кричал уже с порога: «Даша! Обедать!»
Роман Карпович прошел в соседнюю комнату, остановился перед книжными полками, занимавшими всю стену, и долго смотрел на книги так, как будто прощался с ними. Потом подошел к приемнику, включил и тут же выключил, сел в мягкое кресло у стола и потрогал старые гардины, которые через минуту будут заменены новыми. Даша через открытую дверь тайком наблюдала за ним. «Что-то случилось». Но она знала, как бывает тяжело и неприятно, когда в такие минуты начинают лезть с расспросами, даже если это делает и близкий человек. Поэтому она никогда, заметив, что муж расстроен, не обнимала его, не целовала, не спрашивала ласково: «Что случилось, Рома?» Она вошла в комнату с гардиной и сказала:
— Принеси табурет.
Роман Карпович принес табурет и хотел влезть на него, но Даша не позволила.
— Погоди, я сама, ты в ботинках, перемажешь мне все.
Он поддерживал табурет, чтоб она не упала. Стоя там, наверху, не прекращая работы, она спросила шутливо и как бы между прочим:
— Не секрет, чем расстроен товарищ Журавский?
— Чем? — Он с благодарностью посмотрел вверх, на её руки: молодчина, своим тоном она помогла ему начать разговор. — Товарища Журавского посылают в район.
Даша круто повернулась и, верно, упала бы, если б он не подхватил её на руки. Она вскрикнула, обняла его за шею, прижалась на миг, но тут же освободилась от объятий и, чуть побледневшая от испуга, спросила с изумлением:
— Тебя? На работу?
Четыре месяца шла кампания — направляли ответственных работников из города в деревню, в сельские районы, но ей ни разу и в голову не пришло, что могут послать её мужа, кандидата наук, ответственного работника ЦК.
Она присела на краешек дивана, поправляя волосы, и сразу стала не по-домашнему серьёзна, как будто даже растерянна; в то же время какая-то торжественность и важность появились в её лице, как это бывает у женщин в новоротные моменты жизни.
Роман Карпович отошел к книжной полке и стал выравнивать книги, стараясь, видимо, скрыть свое волнение.
— Ну вот… видишь, как бывает… Когда я сам посылал людей, мне казалось, что это проще, чем мне старались доказать. А оно вон как: ты — в институте, Таня — в музыкальной школе. Я мечтал за докторскую взяться… И вот — иди секретарем. И куда? Знаешь, куда? В наш район! Откуда пришел — туда и возвращайся. Как тебе это нравится?
Она вопросительно посмотрела на мужа. Он объяснил: — Конференция провалила Бородку, Не понимаю, что там у них произошло.
— А я понимаю, — сказала Даша. — Я давно тебе говорила: зазнался, считал, что ему все позволено.
— Не буду спорить… Ты безусловно, как всегда, права. Он хотел пошутить, но шутка не вышла. Даша вертела концы пояса от халата. Он понял, что она нарочно не смотрит на него, воспринял это как укор, как осуждение и растерялся. Хотелось объяснить ей все это так, чтоб не вызвать с её стороны упреков, а главное — не огорчить. Даша не заплачет, не посетует — он это знал, но ему было жалко её: не легкая у неё была жизнь. Как она радовалась, когда поступила в институт, и потом, когда получили эту уютную квартиру, И вот всё надо бросать… «Пойми меня, мой добрый друг, как ты всегда понимала». Он присел к столу и сказал серьёзно, почти официально:
— Меня волнует ещё и другое… Все ли там правильно отнесутся к моему возвращению? Окончил академию, работал в ЦК и вдруг обратно.
Даша вдруг подошла и встала рядом. Теперь он боялся взглянуть на нее, ожидая жестких слов. Но рука её ласково легла ему на плечо.
— Зачем ты меня агитируешь?
— Я? — Роман Карпович взглянул на нее с тревогой и радостью.
— Что я, не вижу?! Уговариваешь, как девочку. Мне просто обидно. Вспомни, в сорок первом мы не раздумывали и не решали, где нам будет лучше, где хуже и какую должность ты займешь — командира или рядового бойца… Мы с тобой первыми ушли в лес. И если так нужно сегодня… Ведь ты же сам согласился, разве я не вижу! Так зачем тебе меня уговаривать? Постыдился бы!
В радостном порыве он не обнял её, а крепко, до боли сжал руки. А когда она охнула, он подул ей на
