или хорошо – на каких весах мерять? Это не дело ума – это как душа решит…
Раз в месяц, а иногда чаще Долинский уходил в рейс, на два-три дня. Возвращался изморенный донельзя. Отлеживался, глотал аспирин. Он привозил черноту под глазами и дурные запахи. Полина понимала: так пахнет дальняя дорога. Она замачивала, отстирывала белье и, опережая просьбу, готовила его любимое огненное харчо.
В гараже знали: не было никакого рейса. На пустой вопрос: «Где Долинский?» – не отводя взгляда, пожимали плечами. Кому надо, тот в курсе: Сашки нет, значит, опять загудел с давними друганами. Компания там пропойная, босота, лакают по-черному на потайной хате.
Но встревать в личное дело не принято у шоферни. Только кто-нибудь из хлопцев вздохнет и бросит безадресно:
– Дурыло чокнутый.
И другой отзовется в пространство:
– Точно. Загнется, конопатый…
И начальство на финты Долинского вполглаза смотрит: три дня прогула – не полмесяца. Зато план дает, аморалка не числится, менты не тревожат, стало быть, тема закрыта. А прочие закидоны – это нехай врачи себе затылки почесывают…
На улице ветер гнал оледенелые дробинки. Ожидая троллейбус, люди жались под навесом остановки, прятали лица в воротники, утаптывали под собой и без того прибитый снег.
Тикану сегодня повезло: не выезжал в шаленную погоду на трассу. Весь световой день профилактикой чумазался. Не успел закончить, глянь – уже темнота. Вернулся домой вовремя, пунцовый с мороза, в глазах тревога: как Сашка, оклемался?
Стефка утешила:
– Куда вы денетесь…
Стол был накрыт на зависть врагам и соседям. Тикан любил этот час, когда вид харчей щекотит горло, а тарелка с ложкой-вилкой по бокам терпеливо ждут хозяина. Любая Cтефкина стряпня Тикану в удовольствие, не променяет на самый дорогой ресторан. Дома берешь в рот маринованный грибочек, скажем, моховик, – его и глотать жалко. Или квашеная капуста: ее не только хрумкать, дышать над ней – радость. А моченые яблоки, белый налив – они… за весь мир поручиться трудно, но в нашем полушарии – таких нет.
Стефка расщедрилась, выставила по бутылке пива, незаметно указала на Сашку: ему больше нельзя. Долинский, в хозяйской футболке и безрукавке, будто пес-нашкода, глядел из-под бровей, вяло ковырялся вилкой в салате. Слегка ожил, когда Стефка подала дымящий рассольник, попросил перца.
За чаем Тикан не выдержал, ожидал услышать смешное:
– Ну давай, колись: от кого драпал?
– Я? – удивился Сашка. – Ни от кого.
Долинский говорил нехотя, с передышкой, раз от раза покашливая в кулак. Не было ничего смешного. Собрались. Набрались. Как обычно. Все свои. Вечером потянуло на улицу, подышать морозом. В куртке, в шапке, всё чин чином. Никого не трогал. Кажется, в парке прилег, отдохнуть. Какие-то пацаны подсели, «дядей» называли. Потом, помнит, со скамьи свалился. Это, наверно, и спасло. Задубел насквозь. Ни ботинок, ни шапки, ни штанов. Кальсоны, правда, оставили… Отдохнул, называется…
– Не помню, как сюда попал. Ноги сами…
– Документы были? – озаботился Тикан.
– Не, дома затырил.
– А деньги?
Долинский поднял припухлые глаза, голос еще не оттаял, хриплый:
– Они, падлы позорные, кинули меня подыхать, а ты о деньгах…
– Сашка, не тушуйся, кости целы – мясо будет. Помнишь, ты пел: все пройдет… как с белых яблонь… Стеф, что проходит с яблонь?
– Дым.
– Точно, дым… Сашка, всё – дым. Прошло, и – нету. Забудь! Завтра на таксо доставим в целости домой – шито-крыто, полный хоккей!
– Ты, Петро, всегда умный, но не в субботу. Стефа, где ты такого выкопала?… Таксо… хоккей…
– А чё? – удивился Петро.
– Через плечо! Сам реши: могу я появиться дома в твоих тапках? Без одежды, а? Полина в настоящей жизни – хуже дитя, всему верит… Чего лыбишься? Даже она размотает про мои отлучки… Тогда, брат, конец. Собирай манатки – катись…
Тикан запальчиво отмахнулся на эти лишние слова:
– Да мы тебе десяток Полин найдем. Об чем речь?! Такие девки есть… – и запнулся на Стефкином взгляде. – Я говорю, вообще, есть они, если поискать…
– Совсем зашился, Петро, – лениво пробормотал Сашка. – Девки – это для перепихона, а в доме человек нужен.
– А девка – что, не божья тварь?
– Божья. В тебе адвокат пропадает. И я божья тварь, а из чертополоха не вылезаю. Почему так? Почему всю дорогу пеньки? Вот у Полины дом без колючек. Нет крутого спуска. Надежно, легко. Понятно?
Тикан покачал кудряшками:
– Не очень.
– Мы с тобой, Петро, всю жизнь ездим в общем вагоне, с мешочниками, в тесноте, вонь стоит. А можно – в мягком, с красной дорожкой в коридоре. Ясно?
– Вот, Стеф, дожили: ему красной дорожки не хвата…
– Темнота… Я что, по-твоему, шнурок? Ни для чего другого не гожусь? У тебя квартира, Стефка, у тебя Андрейка… А где он? Не вижу…
– У бабки. Сейчас каникулы. Поехал на лыжах кататься.
– Может, я тоже хочу мальца на лыжах обучать? Такое тебе не приходило?
– Сашка, все это дым!
– Ну, хватит, – решила Стефка. – Не петушитесь. Дым – Крым. Завтра разберемся. Спать пора.
Назавтра был выходной. Тикан по привычке отсыпался всласть за всю неделю. Встал после девяти. В доме тихо, как на рыбалке. Записка от Стефки: ушли вдвоем, скоро вернемся. А во что она Сашку обрядила?
За окном утро, полное солнца. На развилинах дерев вчерашний ветер соорудил белые гнездовья. В доме напротив, на балконе, голый по пояс парнишка сгребал с перил горсти снега и торопливо обтирался, при этом по-рыбьи разевал рот.
Тикан подумал о своем Андрюше, был за него рад: день намечался самый лыжный. Тикан сидел на кухне, позвякивал в чае, когда они возвратились, сначала шумно, затем шепотком, крадучись. Но он не обернулся, пока не услышал за спиной Сашкин голос:
– Тринкен зи, битте, каву?
Это был прежний Сашка – чудило с бутылкой в руке, походная сумка через плечо. Но главного Тикан вначале не уловил, потом распахнул глазища:
– Откуда?!
На Сашке давешняя, пропавшая было одежда: меховая шапка, та же новая куртка, темные тупоносые ботинки и брюки, почему-то заправленные в носки.
– Где добыли?
– В универсаме. У них на сто лет одна и та же мода.
– Молодец, Сашко! В рассрочку дали?
– Обижаешь… Мы не голодранцы! Нам доверяют и за наличные.
Обычно Тикана трудно взять на испуг, а тут вмиг проняла догадка: Стефка! Точно! Дура баба! Всю заначку расфукала, зараза!..
Но вслух выразил совсем иное:
– Ну, как моя женка? А?!
– Если спрашиваешь, значит, не знаешь.
