На строительстве пришлось потрудиться: одновременно возводились храмы Атона, дворцы, здания официальных учреждений, склады, дома знати жилища и мастерские. Выбитые в скальном грунте ямы наполняли почвой, а затем в них сажали специально привезенные деревья — ждать, пока они вырастут здесь, было некогда. Словно по волшебству среди скал и песка вырастали сады, плескалась вода в прудах и озерах, поднимались стены царского дворца.
Красочные слайды детально реконструировали дворец: обе его части были обнесены кирпичными стенами и соединялись грандиозным крытым мостом, перекинутым через дорогу. В центре перехода находилось 'окно явлений', в котором царь и царица представали перед восхищенными подданными на торжественных церемониях. К жилым зданиям царской семьи примыкал большой сад с искусственным озером и затейливо расписанными павильонами; росписи, инкрустированные золотом и драгоценными камнями, изображали сплетенные гроздья лотосов, водоемы с плавающими рыбками и порхающими птицами, сцены жизни Эхнатона, Нефертити и их дочерей.
Вопреки многовековой традиции изображать фараона в виде живого бога, фрески Ахетатона демонстрировали миру земные чувства царственной четы: Нефертити с супругом играют с детьми, Нефертити болтает ногами, взобравшись мужу на колени, и, кульминационный момент идиллии, поцелуй Эхнатона и Нефертити. Что не лезло ни в какие жреческие ворота, понятное дело.
Эхнатон скончался на семнадцатом году правления. Трон унаследовал его соправитель Сменхкара, а спустя год, после загадочной смерти последнего, двенадцатилетний Тутанхамон.
Тут жрецы отыгрались по полной программе. Под их влиянием Тутанхамон возродил культы традиционных богов и покинул столицу своего отца, которую затем планомерно разрушили; нововведения растаяли, как мираж пустыни, а сам Эхнатон и его время были прокляты — официальные документы последующих эпох именовали его не иначе как 'врагом из Ахетатона'.
Судьба Нефертити после появления новой жены Эхнатона Кийа, от которой он имел одного или двух сыновей, неизвестна. Ее мумия не найдена, а среди местных жителей бытует рассказ о том, что однажды группа людей спустилась с гор, неся золотой гроб; вскоре после этого у антикваров появилось несколько золотых вещей с именем Нефертити. Однако, достоверность этих сведений под вопросом. Я смотрел вниз, в долину, где три с половиной тысячи лет назад кипело бесчисленное человеческое море, и думал, как призрачно земное величие, скоротечна жизнь, и суетны амбиции перед лицом великой минуты, которая рано или поздно ожидает каждого из нас. Насколько же смешны мы, мнящие себя, если даже фараоны, с их безграничной земной властью, оказались раздавлены колесом времени; теперь их мумифицированные лица жутковато скалятся из музейных витрин, как бы насмехаясь над собственными иллюзиями.
Размышляя, я простоял возле обрыва, пока хозяйственный Голливуд не окликнул и не позвал завтракать. В лагере было чисто и довольно уютно, если вообще можно представить уют среди хаотического нагромождения камней; палатки располагались на ровной скальной площадке, в естественном углублении, обеспечивавшем укрытие от непогоды и прямых солнечных лучей. Чуть в стороне, дальше от каменного козырька, стоял раскладной походный стол, за которым, на раскладных же стульчиках, расположилась дружная компания платных агентов ЦРУ. Когда я подошел, Лиса, кокетничая, говорила Венику по-английски:
— …невероятно польщена высокой оценкой моего русского устного. Если это, конечно, не пустой комплимент…Хотя не зря ведь меня учила мамочка, что комплименты пустыми не бывают, и у них всегда бывает лестная подоплека. К сожалению, наш преподаватель русского устного мосье Кокю в интимной обстановке предпочитает браниться по-немецки, а интимная обстановка бывает, когда он пьян, а трезвым я его не помню. Впрочем, мне пока что хватает тех скудных ресурсов, которые содержатся в десятой главе 'Евгения Онегина'; обидно только, что мне досталось французское издание.
— Ооооооо, — звучно страдал Веник, за время вынужденной эмиграции улучшивший свой английский до уровня слабого понимания, — вы полиглот? Это замечательно, но у нас, в научных кругах, главной причиной разногласий является не языковый барьер, а умственный. Главная и первостепенная проблема современной науки это доказать болвану оппоненту, что он — идиот. Что практически невозможно! Спросите, почему? По определению, потому что оппонент — кретин; именно эта особенность делает его невосприимчивым к чужим доводам…
Пожелав шпионам хорошего аппетита, я сел и поинтересовался, как устроилась дама.
Дама, с усмешкой глянув на Веника, пожаловалась:
— Устроилась прекрасно, но донимает какое-то назойливое насекомое: то ли муха, то ли москит… жужа какая-то настырная.
— А вы ее тапком по морде! — посоветовал я, принимаясь за еду. — Убить не убьете, эта Жужа при атомном взрыве выживает, но зато отпадет охота личинки откладывать.
Сказал про взрыв, да накликал — откуда-то с гор прилетело громовое эхо. А следом частые одиночные хлопки, будто банки с пивом откупоривают: «пок», 'пок' «пок». Затем длинные очереди, будто гигантскую бумагу рвут: «хрррр», 'хрррр'. И все стихло.
— Стреляют, однако! — прослушав канонаду, заключил матерый генетик. — Кубыть, всех порешили.
Египтяне тоже насторожились; один из них, прихватив бинокль, полез на вершину гигантского столба из наложенных стопкой плоских каменных плит, а другой направился в палатку, возле которой тупо пялилась в небо портативная спутниковая тарелка.
— К нам летят, — вглядевшись куда-то вдаль, сообщил страдавший дальнозоркостью Голливуд, — чуханы какие-то. Кубыть, местные погранцы.
— Где?! — обеспокоился Веник. — Ни погранцов, ни пожарных здесь быть не может.
— Вон, гляди, точечка движется, — дядя Жора вытянул руку и показал направление, — вон, рядом с той скалой, которая на роженицу похожа…
Я проследил за его пальцем и изумился: среди удаленной гряды каменных столбов, один действительно напоминал роженицу с крохотным новорожденным — точно такую я видел в картинной галерее аятоллы, когда мы ходили пароль узнавать. С разницей, что на картине была изображена женщина во плоти, а скала больше напоминала скелет… хотя, и на картине тоже проглядывал скелет, как на не очень четком рентгеновском снимке. Нечисто дельце, ох нечисто…
— Точно, вертолет, — подтвердил Веник. — Гляди, Пэмосед, чуть правее левой теткиной сиськи.
Тут донесся характерный гул работающего двигателя и на фоне скал появилась маленькая блестящая мушка, через полминуты превратившаяся в вертолет, окрашенный в желто-голубые тона. Окраска привела нас в еще большее замешательство.
— Хохлы, чтоль, лютуют? — поскреб затылок Голливуд.
— Это маскировочная раскраска, — сказала Лиса. — Брюхо голубое, под цвет неба, а спина желтая, под цвет песка. Давайте, на всякий случай, уберемся отсюда…
В этот момент от вертолета отделилась и стала стремительно приближаться яркая огненная точка.
— Вооооооздух! Ложись! — заорал Голливуд и кубарем покатился в расщелину.
Мы бросились за ним, а следом прогремел жуткий взрыв, едва не разорвавший барабанные перепонки. Ударная волна швырнула нас на камни и присыпала ворохом обломков, однако, не считая ссадин и царапин, никто серьезно не покалечился. Гул винтов нарастал.
Тут, уже забравшийся в укрытие дядя Жора, выскочил, геройски подцепил оглушенную принцессу за воротник, и поволок под защиту каменного козырька. А следом пристыжено поползли мы с Жужей.
Едва спрятались, по перепонкам хлестнула пулеметная очередь, к грохоту которой присоединился дьявольский визг рикошетящих пуль и дробь просыпавшейся градом каменной крошки; вертолет принялся обстреливать палатки. Достать нас он не мог, мешала противоположная стена ущелья, нависавшая в опасной для него близости. Однако не было ни малейшей гарантии, что не попытается — мы все это прекрасно понимали.
— Нукося, Химик с Венькой, быстрой мухой подать мне вон ту банку с краской! — принялся вдруг командовать дядя Жора. — Че пялишься, как золотарь на парашу? А ну, мухой, пакетку с бумаги скрути, и краски залей, щас мы этого горыныча приголубим…
Сам он, тем временем, отстегнул подтяжки, и принялся связывать на манер пращи. Мы бросились помогать: Жужа скрутил кулек из подвернувшегося обрывка полиэтилена, а я наполнил его масляной
