краской из покореженной банки, заброшенной сюда взрывом. Изготовленный на скорую руку снаряд не отличался дизайном, но зато вместил почти литр качественной охры. Но как только мы приготовились к бою, шум винтов начал удаляться.
— Уйдет, гад! — с сожалением сказал Веник. — Может, выскочить, дулю ему скрутить?
— Я те выскочу! — с угрозой помахал подтяжками бомбардир. — Не уйдет, не боись, я их ментовские повадки знаю. Щас развернется, и на второй круг…
Будто подчинившись команде, гул снова начал нарастать. Голливуд отобрал у Веника снаряд, и строго сказал:
— Значит так, сокол иорданский, я щас спрячусь за камушек и сготовлюсь, а ты за небом следи. Как горыныч мордой ко мне повернется, дашь отмашку. Да гляди, свою-то рожу из расщелины не суй, у тебя шнопак демаскирующий — всякая пуля примагнитится.
Веник согласно кивнул, покосился на Лису и достал из кармана маленькое овальное зеркальце:
— А мы перископ подымем.
— Ну смотри, не проворонь супостата! — наставительно произнес дядя Жора, и ящерицей скользнул за камень.
Однако, меня не устраивала роль пассивного наблюдателя:
— Давай, ты дашь отмашку Голливуду, а я — тебе?
— Тоже медальку хочешь? — понимающе улыбнувшись, Веник отдал зеркальце. — Лучше грудь в крестах, чем голова в кустах! Поднимай перископ, а я остаюсь на главном командном пункте.
У края расщелины я, с помощью зеркала, осмотрел лагерь: картина более чем плачевная, ни одной целой палатки не осталось. Вся площадка была усеяна разношерстным хламом, посреди которого лежал один из египтян — бритая голова залита кровью, грудь разворочена. Помощь ему уже не требовалась.
Поводив зеркальцем, поймал в фокус желто-голубой вертолет; с великой осторожностью он перемещался по скальному коридору, намереваясь зависнуть напротив каменного козырька, чтобы мы попали в сектор обстрела. Нетрудно было догадаться, что управлял машиной пилот экстра класса — сияющие круги винтов вращались в считанных метрах от скальных выступов.
Обернувшись, я заметил, как притаившийся за каменным столбом Голливуд раскручивает над головой свое метательное оружие — зрелище было не для слабонервных. Хотя, мне и раньше приходилось такое видеть, когда он на вражеских котов охотился: распахнет окошко, раскрутит пращу и бемс — влюбленный кабальеро мчится с диким мяуканьем в подворотню, рану перевязывать. Благодаря необычайной меткости дяди Жоры наш двор в марте был самым тихим.
Вертолет, между тем, приблизился настолько, что можно было рассмотреть фигуру летчика. Я поднял руку, дав Венику сигнал приготовиться.
— Говномет к бою!!! — заревел тот, перекрывая гул винтов. — Стрелять по моей команде!
Через мгновенье машина поравнялась с каменным столбом и начала медленно разворачиваться; я махнул рукой.
— Говномет, пли! — Веник запрыгал как ненормальный. — Огонь! Смерть фашистским оккупантам!
Голливуд выскочил из укрытия и, прежде чем летчик успел среагировать, метнул в лобовое стекло пакет с краской. Снаряд плюхнулся точно в центр, лопнул, и мазучая охра залила тупую вертолетную морду непроницаемыми потеками.
— Получи фашист гранату от народного мстителя! — пританцовывая, продолжал надрываться Веник. — За наших египетских вдов, сирот и матерей!
Вертолет попытался развернуться и улететь, но, попав под воздействие странного заклинания, неосторожно чиркнул винтом о скальный выступ; раздался звук лопнувшей гигантской струны, в воздухе мелькнули разлетевшиеся куски лопастей, и машина, заваливаясь набок, спикировала в ущелье. Последовавший затем глухой удар и вознесшееся в небо облако сизого дыма увенчали нашу победу своеобразным салютом.
Глава восьмая
Мы дружно бросились к обрыву, но насладиться видом поверженного врага не удалось, от него только круги на воде остались. Вероятно, ударившись о крутой склон, машина соскользнула в реку — потому и не взорвалась.
Только-только развоевавшийся Веник огорченно плюнул в воду, поискал по горизонту другую жертву, и, не найдя, исполнил зажигательный танец смерти (похоже на лезгинку, но руки удерживаются за лацканами). Тем временем Лиса с чувством расцеловала не привыкшего к подобным знакам внимания и потому смутившегося снайпера.
— Ви есть настоящи Давид, профессор. Побить громадный Голиаф. Ах!
— Какой Давид? — искренне удивился профессор.
— Библейский герой, — пояснил я, — который великана камнем уложил.
Голливуд презрительно скривился:
— Какого великана? Шмакодявку с пропеллером? Да ну, ерунда, с такой близи в нее шнырь мусорным бачком не промажет. А вот на зоне у нас был один казах, тоже генетик, так он со ста метров часовому на вышке в глаз попадал.
— Конечно, со ста! — заревновал Веник. — Еще скажи, с километра. У него что, подтяжки с оптическим прицелом?
— Зачем с оптическим? У казаха глаз — алмаз, круче всякой оптики, потому и держали триста лет иго над Русью. Наш, русак, пока прищурится, пока резкость наведет, казах десять раз шмальнуть успеет — щуриться-то не надо ему!
Веник усмехнулся:
— Не казахи, а татаромонголы.
— А казахи кто, по-твоему? — дядя Жора посмотрел на него участливо, как вождь пролетариата на дремучего крестьянского ходока. — Казахи, киргизы и узбеки произошли от татар, также самое и якуты с удмуртами. Когда князь Дмитрий Донской разбил ихнее поганое войско, часть татар рванула когти за Урал, где перекрасилась бурятами, чукчами, коряками и каяками. Другая часть сделала ноги на юг, к Краснодару, и стала адыгейцами, а кто в степи ушел — те казахами и таджиками. Все, заметь, демоны косорылые, хотя промеж них много замечательно душевных людей с понятиями: в юрту зазовут, бешбармаком угостят, все чин по чину, а не как наше рассейское жлобье.
— Вроде бы каяк не национальность, а лодка, типа пироги, — с сомнением возразил Веник. — Или коряк — лодка?
— Ну правильно! — не растерялся Голливуд. — Коряки плавают на каяке, но главное я тебе скажу: ты к ним с душой, и они к тебе с душой! Косорылые — самые верные друзья на свете. Потому что обычаи чтят, а не как наши морды барыжные — к маме сходить, проведать, и то их ломает. Вот ты, к примеру, Химик, когда в последний раз к матери ходил? А ты, Венька?
Лиса, мало уразумевшая суть исторических изысканий Голливуда, наградила его восхищенной улыбкой, а мы с Веником, понурив головы, поплелись обратно в лагерь. Точнее, туда, где он был.
На площадке царил ужасающий погром: тут и там валялись клочья палаток, разодранные спальные мешки, искореженные обломки оборудования, и какой-то еще разношерстный дымящийся хлам — спасибо, хоть не горел.
— О поле, кто тебя усеял мертвыми костями… — с тоской продекламировал Веник.
Однако, мертвых костей оказался только один комплект: второго египтянина найти не удалось — то ли сбежал, то ли взрывом с обрыва сбросило. Мы завернули тело убитого в брезент, отнесли в расщелину и присыпали камнями. И стали обдумывать план действий.
Оставаться в разгромленном лагере не было смысла, да и не безопасно — как только об исчезновении вертолета станет известно тем, кто его посылал, жди новых неприятностей. Что они
