– Товарищ лейтенант! – увидел он меня и встал по стойке 'смирно'.
– Вольно, – махнул я рукой, – не видишь что ли, ни погон у меня, ни формы…
– Особист приказал… чтобы вам явиться сейчас к нему, товарищ лейтенант!
– Да придет он, – тетка Марья зыркнула на солдата из-под черных бровей так, что он аж отступил на шаг, – перевязать не дадут, окаянные!
– Сейчас иду, – сказал я и закрыл глаза, чувствуя, как быстрые пальцы ловко кладут витки бинта на голову.
Особист молча курил.
Увидев меня, подбородком указал на стул, придвинул ближе к себе лампу. Развязал картонную папку, пошелестел бумагами.
– Значит вы, Васильев Андрей Николаевич, утверждаете, что повели боевую машину по лесной дороге, потому что хотели сократить путь? – голос его звучал монотонно, как скрип мела по школьной доске.
– Да! – я слышал этот вопрос уже несчетное количество раз, и теперь не сдержался. – Сколько можно-то, товарищ капитан? Чего вы из меня врага лепите? Ошибся, давно это признал, и готов вину искупить. Но не враг я! Та дорога разведкой на сто раз была проверена, в тылу находилась… – тут голос у меня сорвался, я захрипел как подстреленный и замолчал, глотая воздух.
– Успокойтесь, – не было в голосе у Меркулова ни гнева, ни раздражения. Вообще ничего не было, словно и не человек. – Продолжим…
– Предлагаю малость повременить.
Голос прозвучал прямо за моей спиной. От неожиданности я дернулся и привстал. Кто-то вошел в кабинет так незаметно, что даже скрипучая дверь не издала ни шороха. Меркулов вскинул голову и впервые я увидел на его сухом лице тень эмоций – досады, и… опасения?
Должно быть, мне показалось. Тем временем, человек обошел меня и встал сбоку от стола. Щурясь от света лампы, я все-таки сумел его разглядеть. Среднего роста мужчина – крепкий, жилистый, со светлыми волосами и простецким, неприметным лицом. Без усов и бороды, да и вообще, выбрит чище некуда. Аккуратно выправленная под ремнем старенькая гимнастерка, орден Красной Звезды. До блеска начищенные сапоги. И серо-ледяные, безжалостные глаза. Раз поглядев в них, я с трудом смог оторваться от этого взгляда – точно вывернули наизнанку, обшарили, обмерили и оценили. А потом отпустили – мол, все с тобой, Андрей Васильев, понятно.
Потом я понял, что показалось странным. На гимнастерке у мужчины были всего лишь погоны старшины, но вел он себя так, словно капитан Меркулов был ему ровней по званию.
Словно прочитав мои мысли, незнакомец улыбнулся, тускло блеснув железом в глубине рта – коронка, похоже на то. Особист тем временем оправился от неожиданности.
– Я веду допрос согласно инструкциям, и… – тут мужчина перебил Меркулова на полуслове.
– Уже не ведете, товарищ капитан. Андрей Васильев вне подозрений. Проверено. Я его забираю.
Лицо Меркулова исказилось, и он вскочил из-за стола так резко, что стул под ним с грохотом опрокинулся.
– Что вы себе позволяете, старшина? – крикнул он так, что я снова дернулся. Не ожидал такого от вечно спокойного следователя. Но старшина мгновенно оказался рядом с особистом, глядя в упор.
– Позволяю… капитан, – сказал он, и голосом словно оттолкнул того к стене. Потом бросил на стол лист бумаги. – Ты сюда глянь, Меркулов. Вот твои доказательства, приобщи их к делу.
Медленно, словно нехотя, капитан взял лист со стола. Долго читал, под конец его лицо разгладилось и стало таким, как всегда – невозмутимым. Дочитав, он вскинул глаза на старшину.
– Голем? С панцерфаустом? Бред… Как такое возможно, Нефедов?
– Выходит, возможно, – отозвался тот, кого назвали Нефедовым, – раньше нам такие не встречались. Мы-то думали, что им только ножи или топоры можно давать. А теперь, оказывается, что кто-то их научил на спуск нажимать.
– Взяли? – жадно спросил Меркулов.
– Какое там, – я увидел, как у Нефедова дернулась щека, хищно искривилась верхняя губа, – дуролом из разведбата попер на голема со своими – мол, стрелять-то ему больше нечем. А мы подтянулись только через пять минут. Пока добежали, тот уже успел руки-ноги половине ловцов повырывать, все кругом кровищей залил. А от крови они крепнут…
Он помял в пальцах папиросу. Я сидел и слушал, даже дыхание затаил, пытаясь понять – кто же он такой, старшина этот?
– Пришлось мне, – продолжил Нефедов, – стрелять. В рот, чтоб в табличку. Сам знаешь, промахиваюсь редко.
– И что потом? – вопрос вырвался у меня сам собой, я прикусил язык, но было поздно. Нефедов снова глянул на меня, мазнул ледяными зрачками. Помолчал, но ответил.
– А потом – суп с котом, лейтенант. Куча обломков и больше ничего. Табличку-то я разбил, голем и тю-тю, – старшина снова перевел взгляд на Меркулова, – а полковник потом мне…
Тут оба одновременно глянули на меня. Старшина замолчал и сунул папиросу в зубы.
– Короче. Забираю у тебя Васильева.
– Да бери, мне-то что? – особист равнодушно пожал плечами, укладывая новую бумагу в папку. Не глядя на меня, он захлопнул картонную обложку и глухо сказал:
– Вы свободны, лейтенант.
Напоследок я хотел что-нибудь сказать, но пальцы Нефедова – твердые, будто стальные – легко вздернули меня за локоть со стула, и спустя секунду я оказался в коридоре. За спиной хлопнула дверь.
– Счастливая мамка тебя родила, Андрей Васильев, – насмешливо, но по-доброму сказал старшина, сунув руки в карманы галифе и раскачиваясь передо мною на каблуках. Тут и меня взяла обида – вспомнилось, что звание лейтенанта не в тылу заработал. Накатила волна злости.
– Знаете, что, товарищ старшина? – процедил я медленно, стараясь не обращать внимания на вернувшуюся боль. – Я, между прочим, уставы учил…
– И что? – Нефедов снова не дал мне договорить. Глядел он на меня через плечо, прищурившись, и вроде даже весело. Только где-то на самом дне зрачков чувствовалось, что устал этот человек смертно и шутить со мной никакого желания у него нет.
– Отдыхай, лейтенант. Теперь ты по всем законам чист, а все прочее – не твое дело. Лечись давай, крестник.
Старшина было шагнул прочь, но остановился. Повернулся ко мне и протянул руку.
– Степан.
– Андрей… – я пожал крепкую ладонь, а глаза не мог оторвать от потертой, заштопанной гимнастерки. Как же так… пропустил я, не заметил, что кроме 'звездочки' на груди у старшины было и еще кое-что. Тускло и страшно сверкающее лучами из кованого серебра.
Знак Охотника.
На то и война
Магия против человеческой силы.
Он открыл глаза.
Ничего не изменилось. Кругом была непроглядная темнота, и сколько он ни напрягал зрачки, нигде не было ни единого отблеска света. Провел рукой по лицу. Ладонь стала мокрой – непонятно, то ли кровь, то ли просто вода. Потом он вытянул руку вперед и медленно пошел, пока обожженная ладонь не уткнулась в холодный камень стены. Под ногами что-то звякнуло. Степан присел и вслепую пошарил вокруг. Пальцы сомкнулись на знакомой рукояти кинжала.
Сунув его в ножны на поясе, он притронулся к гудящей голове и поморщился от резкой боли, нащупав
