вызванивали часы.
Я знакомлюсь с Ахумдус Ахум
Мне здорово повезло, я не заблудился в узких переулках Старого города, а, поглядывая на флюгер, прямиком вышел к Аптеке. Старичок провизор, добрейший человек, сразу протянул таблетку мизерина:
— Обычно мы отпускаем, кхе-кхе, это средство только согласно рецепту, но по лицу видно, что ты, мальчик, кхе-кхе, простая душа и не додумаешься до того, чтобы употребить его во зло.
Вот когда пригодился матушкин медный грошик. Тут же на прилавке он превратился в золотую монету, и провизор в придачу к мизерину дал еще пять серебряных монет сдачи.
Я был на пороге, когда он окликнул меня.
— А не запасешься ли ты, молодой человек, кхе-кхе, антимизерином? Ведь может и наскучить все время быть в пятьсот пятьдесят раз меньше обычных людей.
Что бы случилось со мной, если бы не провизор! Конечно, Учитель — Человек-Горошина. Но сколько у него мудрости! А каково быть с горошину, если ты и знаешь немногим больше, чем горошина в зеленом стручке.
…В Бюро проката скаковых мух я уплатил положенную плату за сутки вперед и получил металлическую коробочку, похожую на домик. На дверце была прибита табличка: 'Ахумдус Ахум. Без дела не беспокоить'. Я улыбнулся строгому предупреждению и сломя голову помчался к гостинице.
Слабое, но очень внятное и въедливое жужжание заставило остановиться. Учитель преподал мне наречия майских жуков и шмелей, так что я с первых минут хорошо понимал Ахумдус Ахум, тоже относящуюся к отряду 'жужжащих'.
— Эй, дружок, тебе не десять лет, чтобы подпрыгивать на ходу, как блоха, и качаться, как верблюд. Запомни, что породистому существу тряска вредна.
Я прямо-таки остолбенел. Пусть я человек не гордый, да и чем мне гордиться, но когда обыкновенная муха обзывает блохой и верблюдом, это мало кому придется по вкусу.
Надо было, очень надо было сразу поставить Ахумдус Ахум на место, но я не нашелся, потому что думаю медленно.
В номере гостиницы я выложил на стол домик с Ахумдус, синюю таблетку мизерина и красную антимизерина.
'Вот сейчас я стану как фасолина', — подумал я, поеживаясь словно от холода.
Образ Учителя, всплывший в памяти, помог преодолеть нерешительность.
'Была не была', — сказал я себе и уже поднес синюю таблетку ко рту, когда снова раздалось монотонное жужжанье Ахумдус; она ловко открыла дверцу своего домика и стояла на пороге:
— Погоди, дружок! Прежде всего, по условиям найма, ты должен накормить меня.
Я достал из кармана щепотку завалявшихся хлебных крошек и швырнул их Ахумдус, но она презрительно покачала головой:
— Нет, милый! Убери это, я не выношу грязи… Вот так… А теперь добудь-ка каплю сахарного сиропа, разведенного, конечно, в теплой воде; легкая пища пойдет на пользу нежному и родовитому существу.
Характер у меня покладистый, но сейчас во мне все кипело. Пришлось бежать вниз, в ресторан, раздобывать горячую воду и толочь сахар.
Ужинала Ахумдус нестерпимо медленно; после каждого глотка слышалось ее монотонное жужжание:
— Сочинители воспевают птиц и чернят нас, если не считать вдохновенного образа Мухи-Цокотухи. Но по правде, — и ты скоро в этом убедишься, — нет ничего более хищного и опасного, чем птица. В мире все относительно, дружок.
Я присел на краю стола, держа в правой руке мизерин, а в левой стакан с водой, чтобы запить таблетку.
— Ну что ж, — прожужжала Ахумдус, моя лапки. — Я готова и жду. Прежде чем принять мизерин, постарайся усвоить следующее…
— Оставьте при себе мушиные премудрости, — перебил я. Больше я не мог выдержать и взорвался, чему способствовали тревожные мысли о предстоящих испытаниях.
— Как хочешь, как хочешь, — отозвалась Ахумдус, пожимая крылышками и поворачиваясь ко мне спиной.
Я проглотил таблетку, почувствовал нестерпимое головокружение и на несколько мгновений потерял сознание. Когда я очнулся, подо мной простиралась пропасть без дна. Скоро, однако, я понял, что сижу по- прежнему на краю стола, но уменьшился так, что расстояние до пола — меньше метра — выросло для меня до высоты стопятидесятиэтажного дома!
'Упадешь, и мокрого места не останется', — в ужасе подумал я, поднимаясь на ноги и пятясь от края стола. 'Ничего-ничего. Это ненадолго. Милый старичок провизор позаботился о тебе, и ты в любой момент можешь стать таким, как был', — пробормотал я, поворачиваясь и отыскивая глазами красную таблетку антимизерина.
И тут меня потрясла ужасающая мысль.
Я добежал до красной таблетки, с величайшим трудом, обливаясь потом, перевернул ее на ребро. Она достигала моего плеча. Слезы, безнадежные, не облегчающие горе, полились из глаз.
— Успокойся, — прожужжала в этот горестный миг Ахумдус. — Конечно, если бы ты заранее растолок таблетку антимизерина, — это я и хотела посоветовать, когда ты так грубо заставил меня замолчать… Но, счастье твое, есть еще Ахумдус; избавься от губительной строптивости… — и уж я-то придумаю что- нибудь.
Я стал горячо уверять Ахумдус, что во всем полагаюсь на ее мудрость.
— Ладно, ладно! — ворчливо перебила она. — Садись-ка верхом, и полетим. Ты не в детском саду, пора за работу.
Я сел в седло, обеими руками ухватившись за луку. Ахумдус круто взмыла вверх, и через раскрытую форточку мы вылетели в город.
Ахумдус образовывает ум
В первые минуты полета меня укачало, и я ни о чем не мог думать, только старался не смотреть вниз, где горели огни ночного города и серыми деревьями без ветвей поднимались в небо башни.
Потом я огляделся.
Мы летели не к площади, а совсем в другую сторону. Я робко спросил, почему выбран такой окольный путь. Ахумдус ответила строгим наставлением:
— Видишь ли, дружок! Мухи, как и люди, не рождаются столь просвещенными, какой ты узнал меня. Пожалуй, в юности я была не на много разумнее, чем ты. Но я пользуюсь каждым случаем, чтобы путешествиями и созерцанием окружающего образовывать ум.
