– Наш единственный шанс, – заверил Джефри. – Иначе пойдем с молотка.
Мистер Уилберфорс налил себе мадеры.
– Ужасное унижение, – сказал он. – Подумать только, до чего мы докатились – до псевдоинтеллектуальной порнографии.
– Ну, если это нам поможет удержаться на плаву… – сказал мистер Тэйт. – Да, а кто такой этот, как его, Пипер?
– Извращенец, – объявил мистер Уилберфорс.
– Френсик говорит, что это молодой человек, преданный литературе, – сказал Джефри. – Это его первый роман.
– Будем надеяться, что и последний, – сказал мистер Уилберфорс. – Впрочем, можно, кажется, пасть еще ниже. Как звали ту мерзавку, которая сама себя кастрировала и написала об этом книгу?
– Как то есть САМА себя? – изумился Джефри. – Это вряд ли возможно. Еще, положим, сам себя..
– Вы, наверное, имеете в виду книжонку под названием «Обыкновенное убийство», сочинение некой… Маккаллерс[8], что ли, – сказал мистер Тэйт. – Лично я ее не читал, но слышал, что ужасная гадость.
– Итак, все согласны, – сказал Джефри, чтобы избежать опасного поворота беседы. Мистер Тэйт и мистер Уилберфорс скорбно кивнули.
Френсик приветствовал их решение без особого восторга.
– Почем еще знать, выгорит ли с Хатчмейером, – сказал он Джефри за обедом в ресторане «Уилерз». – Главное сейчас, чтобы газетчики не пронюхали, а то отпугнут его. Давайте-ка для пущего туману называть это дело «Девством».
– Что ж, очень подходяще, – сказал Джефри. – Девственные гранки будут месяца через три, не раньше.
– Стало быть, хватит времени обработать Хатчмейера.
– Вы думаете, правда есть шанс, что он откупит?
– Шансов сколько угодно, – сказал Френсик. – Мисс Футл имеет на него огромное сексуальное влияние.
– Поразительно, – сказал Джефри, содрогнувшись. – Но, судя но «Девству», о вкусах лучше не спорить.
– Соня, кстати, замечательно торгуется, – сказал Френсик. – Она всегда запрашивает такие авансы, что американцы аж глазами хлопают. И понимают, что она верит в книгу.
– А этот наш Пипер согласится на десятипроцентные отчисления?
Френсик кивнул. У него был по этому поводу разговор с мистером Кэдволладайном.
– Автор предоставил мне решать за него все финансовые вопросы, – сказал он, ничуть не отклоняясь от истины. Так обстояли дела к прибытию Хатчмейера, который объявился в Лондоне со своей свитой в начале февраля.
Глава 3
Про Хатчмейера говорили, что он самый безграмотный издатель в мире и что, начав карьеру менеджером, он учредил затем мордобой на книжном рынке и однажды выдержал восемь раундов с самим Норманом Мейлером. Еще говорили, что ни одной закупленной книги он сроду не прочел и вообще читает только чеки и банкноты. Говорили еще, что он – владелец половины амазонских джунглей и что, глядя на дерево, он видит суперобложку. Много разного, чаще нелестного, говорили о Хатчмейере: во всем этом была толика правды, и за разноречивыми россказнями таился секрет его успеха. А что секрет был, в этом никто не сомневался, ибо удачливость Хатчмейера превосходила всякое понимание. Легенды о нем мешали спать издателям, отвергнувшим «Историю любви» Эрика Сигела, когда автор просил за нее ломаный грош; презревшим Фредерика Форсайта, проворонившим Яна Флеминга и теперь ворочающимся с боку на бок, проклиная свою бестолковость. Сам же Хатчмейер спал прекрасно. То есть для больного человека просто изумительно, а болен он был всегда. Френсик переедал и перепивал своих соперников;
Хатчмейер же давил их ипохондрией. Когда он не страдал язвой или желчно-каменной болезнью, то жаловался на кишечник и сидел на строгой диете. Издатели и посредники за его столом по мере сил управлялись с шестью блюдами, одно сытнее и неудобоваримее другого, а Хатчмейер ковырял кусочек вареной рыбки, грыз сухарик и прихлебывал минеральную водичку. Из таких кулинарных поединков он выходил с тощим животом и тугой мошной, а гости его кое-как доплетались до дома, сами не понимая, что за муха их укусила. Но опомниться им не удавалось: Хатчмейер сегодня был в Лондоне, завтра – в Нью- Йорке, послезавтра – в Лос-Анджелесе. Разъезды его имели двоякую цель: заключать договоры наспех и безотлагательно и держать подчиненных в страхе Божием. Иной раз похмельный автор еле мог вывести свою фамилию, не то что прочесть мелкий шрифт, а в договорах Хатчмейера шрифт был мельче мелкого. Оно и неудивительно: петит сводил на нет все, что печаталось крупным шрифтом. И, наконец, чтобы иметь дело или обделывать делишки с Хатчмейером, надо было сносить его обращение. А Хатчмейер был хамоват – отчасти по натуре, отчасти же в пику литературному эстетству, донимавшему его со всех сторон. Оттого-то он так и ценил Соню Футл, что она не лезла ни в какие эстетические рамки.
– Ты мне прямо как дочь, – проурчал он, приветственно облапив Соню в номере «Хилтона». – Ну, что же на этот раз принесла мне моя крохотулечка?
– Гостинчика, – отвечала Соня, высвободившись и взгромоздившись на велосипедный снаряд, всюду сопровождавший Хатчмейера. Тот присел на самое низкое кресло в комнате.
– Да не может быть. Романец?
Соня кивнула, усердно крутя педали.
– Как называется? – поинтересовался Хатчмейер, пропуская дело наперед удовольствия.
– «Девства ради помедлите о мужчины».
