– Да что за черт? – сказал Пипер, когда шаги ее замерли. Бэби встала на ноги и поднесла палец к губам.
– Не всуесловить. Не мешковать.
– Это, кстати, тоже… – начал Пипер, но миссис Матервити уже шла по коридору.
– Радение в восемь, – объявила она, всунув голову в дверь – Опаздывать не положено.
– Радение? – злобно поглядел на нее Пипер.
– Радение верных рабов божьих Церкви адвентистов Седьмого дня, – отчеканила миссис Матервити. – Сказано было насчет богослужений.
– Мы с его преподобием от вас не отстанем, – пообещала Бэби. Голова миссис Матервити исчезла. Бэби взяла Пипера под руку и пихнула к двери.
– Господи, святая воля твоя, ну мы из-за тебя…
– Аминь, – сказала Бэби уже в коридоре. Миссис Матервити дожидалась на крыльце.
– Церковь на городской площади, – сказала она, когда все забрались в «форд», поехавший по темнеющей улице мимо обомшелых деревьев, которые теперь казались Пиперу еще печальнее. Когда «форд» остановился возле деревянной церквушки на площади, Пипер был в паническом состоянии.
– Снова не нужно будет проповедовать, нет? – шепнул он Бэби на паперти. Изнутри слышалось пение.
– Опаздываем, – сказала миссис Матервити и спешно провела их между заполненными скамьями к пустующему первому ряду. В руках у Пипера оказался сборник песнословий, и он, сам того не замечая, вместе со всеми голосил необычайный гимн «Телефонируем ко славе».
Гимн был допет; зашаркали подошвы – прихожане опускались на колени, а проповедник начал молитву.
– Грешны пред тобой, о Господи, – заявил он.
– Грешны пред тобой, о Господи, – простонала миссис Матервити и прочие прихожане.
– О Господи, все мы грешники, чающие спасения, – продолжал проповедник.
– Чающие спасения. Чающие спасения.
– От геенны огненной и когтей сатанинских.
– От геенны огненной и когтей сатанинских.
Миссис Матервити рядом с Пипером истово задрожала.
– Аллилуйя, – проговорила она.
Когда молитва окончилась, громадная негритянка, стоявшая у пианино, затянула «Кровию агнца омыты»; потом грянул «Иерихон» и наконец гимн «Служители божий, верой оправдаемся» с хоровым припевом «В Господа, в Господа, в Господа веруем, вера Господня крепче щита». К великому своему изумлению, Пипер обнаружил, что поет едва ли не громче других и с не меньшим восторгом. Миссис Матервити притопывала ногой; другие женщины хлопали в ладоши. Гимн пропели два раза и тут же завели другой, про Еву и яблоко. Когда раскаты его стихли, проповедник воздел руки.
– Братья и сестры, – начал он и был тут же прерван.
– Несите змей! – крикнул кто-то из задних рядов.
– Змеиный вечер в субботу, – сказал он. – Это все знают.
Но крик «Несите змей!» подхватили, и черная великанша грянула гимн «Веруй в Иисуса, и змеи не тронут, верным Господь стоит обороной».
– Змеи? – спросил Пипер у миссис Матервити. – Вы, по-моему, сказали, что будут только рабы божий.
– Змеи по субботам, – сказала миссис Матервити, сама очень встревоженная. – А я хожу по четвергам. Я змеилища не обожаю.
– Змеилища? – сказал Пипер, вдруг сообразив, что сейчас будет. – Пресвятой боже!
Бэби рядом с ним уже рыдала, но Пиперу было не до нее: важнее спасать собственную шкуру. Длинный, сухопарый человек пронес какой-то мешок, большой и шевелящийся. Пипер тоже зашевелился. Он вихрем сорвался со скамьи и кинулся к дверям: но, должно быть, не одному ему претило оказаться взаперти с ядовитыми змеями. Отброшенный назад, Пипер снова плюхнулся на свою скамью. «Бежим отсюда к дьяволу», – крикнул он Бэби, но та не отрываясь глядела на пианиста, щуплого человечка, перебиравшего клавиши тем ретивее, что шею ему обвивал небольшой удав. За пианино черная великанша жонглировала двумя гремучими змеями и пела: «Библиополис, любовь – наш стяг, кусай нас, змеи, ваш яд – пустяк», с чем Пипер определенно был не согласен. Он приготовился снова метнуться к двери, но что-то придавило ему ноги. Это соскользнула на пол миссис Матервити. Пипер вдавил тело в скамью, тихо постанывая. Бэби тоже стонала: на лице ее разлилось непонятное блаженство. Сухопарый человек извлек из мешка змею в красных и желтых кольцах.
– Арлекин, – ужаснулся кто-то. Пение «Библиополис, любовь – наш стяг» внезапно смолкло. В наступившей тишине Бэби встала на ноги и как зачарованная двинулась вперед. При смутном огне свеч она выглядела прекрасной и величественной. Она взяла змею у сухопарого и воздела руку, словно кадуцей, символ медицины. Затем, обратившись лицом к Прихожанам, она одним движеньем разорвала блузку до пояса, выставив две пышные, упругие груди. Раздался стон ужаса. Обнаженных грудей в Библиополисе еще не видели, теперь они предлагались на выбор арлекину. Бэби опустила руку, и озлобленный змей вонзил зубы в шесть дюймов силикона. Секунд десять он впивался, ерзая хвостом; потом Бэби оторвала его и приложила к другой груди Но арлекину было уже достаточно. Пиперу тоже. Он со стоном сполз на пол к миссис Матервити. Торжествующая Бэби, обнаженная по пояс, швырнула арлекина обратно в мешок и повернулась к пианисту.
