Разливающий не спеша вставил воронку.
– Не верховой, – сказал он, – но сильно горит.
Выбирая себе лопату, я заметил краем глаза, как Горбунков подошел к березе и приложил ладонь к стволу. «Kind energy», – вспомнил я англичанина. Добрая энергия. Тот англичанин, из «Инмос лимитед», вспылил как-то вечером – понял, видимо, что его водят за нос; потом подошел к дереву и вот так приложил ладонь. «Добрая энергия», – объяснил он, видя наше недоумение.
Я отношусь к этому скептически: в kind energy, по-моему, больше от дерева бодхи, под которым сидел Будда, чем от волшебного бука, под которым сидела Жанна д’Арк. Первый проснулся, вторая уснула: но первый сел в яму, а вторая преодолела барьер. (Нирвана – это потенциальная яма, точно вам говорю.)
Нужен лес, тайга, мощные каналы связи. Странно, как этого не понял специалист по транспьютерам. Ведь разница между транспьютером и компьютером такая же, как между женщиной и простой бабой. В Англии, впрочем, нет тайги.
Помню, как Крэг удивлялся, когда ехали из «Шереметьева»: «Wood… wood… wood…» Я к нему сразу почувствовал любопытство. Мы разговорились. Он меня очень уважал; как потом выяснилось, по недоразумению: он думал, что Томсон – настоящая моя фамилия, а у Inmos так называется материнская фирма – Thomson SGS.
А чего обижаться? В четыре лаборатории из пяти его не повели просто от стыда за нашу аппаратуру. Они там со своими транспьютерами могут взять книжку, посадить человека в Лесу – и найти корреляцию образов так быстро, как Лес будет перелистывать страницы. А у нас один компьютер 90-го года, да и то всю его память занимает GS.
– Построились цепью! – скомандовал полковник, выходя с микрофоном в руке. – Вдоль дороги, лицом к пожарищу… Внимание… Контрольный вызов! Включаю.
– Ого-го-го-го-го! – раздался чей-то пронзительный голос.
– О… – глухо ответило эхо.
Полковник махнул рукой. Мы двинулись в Лес.
10.
Давно уже известно, что бодрствующих и спящих людей Лес не воспринимает; тем не менее каждый раз повторяется эта нелепая процедура. Ему надо третье состояние: промежуточное, как считали раньше. На самом деле это треугольник: бодрствование, третье состояние, сон – с тем же успехом два других состояния можно считать промежуточными.
Условно говоря, это бессонница, но не всякая. Или опьянение – тоже не всякое. Бред – далеко не всякий. Главный признак: препятствие для потока сознания. Высокий импеданс, как говорят электронщики: непропускание тока; в соляристике – вдохновения. Как Мандельштам писал – «тугие паруса».
Контакт высокоорганизованных существ, относящихся к разным цивилизациям, происходит не во сне (как Лем думал), а в третьем состоянии. Не потому, что оно главное (что вообще значит – главное?), а исключительно для безопасности контакта. Не теряется информация – вот что важно. Не уходит в землю, как в состоянии бодрствования, и не распадается, подобно сгоревшей бумаге (где-то я встречал такой образ), как во сне.
В состоянии бодрствования, вероятно, контактировала одна Жанна д’Арк. Да еще, может быть, Пелерин: он тоже видел сонм ангелов. Некоторые, правда, считают, что раз он свихнулся, то и верить ему нельзя. Но свихнулся-то он потом.
Как было дело?
Когда Баварец пропал, вертолет Пелерина барражировал над районом задымленности. Все понимали, что летает он для проформы: что можно увидеть в дыму? Поэтому про него как бы забыли. Радиосвязи не было – Пелерин не включил радиостанцию. Заметили, что он кружит на одном месте, но махнули рукой. Даже когда дым ушел в сторону (ветер сменился) – а Пелерин продолжал кружить, никто не обеспокоился. Стали недоумевать, когда, по расчетам, горючего у него осталось на полет до базы. Прикинули расстояние до ближайшей открытой площадки. Забегали, когда поняли: еще несколько минут – он не сможет дотянуть и до нее.
Шишкин вызвался просигналить «красным» (есть у него гелий-неоновый лазер, специально для наведения). Пелерин не реагировал на простое включение. Кто-то додумался навести луч на вертолет.
Как потом выяснилось, при попадании луча – от рассеяния, что ли – стекло кабины вспыхивает сплошь ярко-красным. Пелерин, первым узнавший это, не нашел ничего лучшего, как надвинуть на лицо кепку. Вертолет врезался в Лес. Вертолетчик остался жив, получил только сотрясение мозга да наглотался дыму – ветер повернул в его сторону. Когда его нашли, он был в сознании, в кепке, надвинутой на лицо, и тут же заговорил про сонм ангелов. Все, конечно, решили, что он бредит. Он пришел в отчаяние – от того, что ему не поверили (я так думаю). Речь стала бессвязнее; он хотел подняться, его держали; он сделал попытку вырваться.
Окончательный диагноз: маниакально-депрессивный синдром.
Я спросил одного психиатра (мы все поголовно проходили обследование), – кстати, он сделал на Пелерине кандидатскую:
– Что могло послужить толчком именно для такого бреда?
Ответ можно было предвидеть:
– Ничего… Или почти ничего.
– Что значит «почти»? – спросил я.
– Ну, облако. Там озеро было, облака в воде отражались…
– Не было в тот день облаков.
– Ну, голая женщина! Девушка, машущая руками.
– Ничего себе «ничего», – сказал я.
Он тут же начал объяснять с позиций фрейдизма.
И это наша медицина! Допустим, под явление ангела Пелерину можно подвести сексуальную базу. (Я удивляюсь еще, как никто ее не подвел под явление Хари Крису.) Но как же в «Черном монахе»: именно девушка слышит песнь ангелов!
У Сведенборга, шведского мистика, ангел – одновременно мужчина и женщина. Но Чехову-то что «приснилось»? Черный монах! Не какая-нибудь Серафита – и не Лика Мизинова! – и не андрогин.
11.
Над черной поверхностью уже показались кое-где сизые дымки. Сквозь каменные подошвы я почувствовал идущее снизу тепло и остановился, ища взглядом соседей. Ярвет, осторожно ступая, шел справа и чуть сзади. Едва различим меж обугленных стволов, далеко слева двигался Горбунков.
– Мы не хотим завоевывать космос, – вкрадчивым голосом пробормотал Ярвет, поравнявшись и встретившись со мной взглядом, – мы просто хотим расширить Землю до его пределов… А другие цивилизации нам не нужны…
Взяв лопату наперевес, я медленно пошел за ним следом. Спокойствие этого человека меня поражало. Сколько его помню, он всегда был таким – даже во время войны, когда пожары считались оружием Леса. «Он же тлеет, не горит», – усмехался он. Со временем поняли, что он прав, – огонь Лесу не нужен; это стало ясно после отведения им верхового пожара.
Но еще никто не объяснил толком, зачем Лесу дым.
Ведь он мог бы шутя справиться с этим тлением. Если он, как древний человек, поддерживает на всякий случай костер (есть такая теория) – он мог бы локализовать очаг тления в сухостое. Но нет. Не давая огню подниматься вверх по стволам (не потому, что бережет их – деревья, как говорит лесник, в таких местах все равно умрут), он дает огню пожирать все, что снизу: траву, мох, палые листья. Все выглядит так, будто он специально производит дым.
Ярвет как-то сказал – в курилке – что это Лес так курит. Я же, говорит, тоже вот гроблю свой организм. От этого не вполне серьезного замечания пошла целая теория. Лес, мол, успокаивается таким способом; а то, что он не берет дым извне, – это потому, что для успокоения нужен не столько сам дым, сколько последовательность привычных действий.
Но тогда бы места тления не были расположены так опасно. Ведь этот район, с чрезвычайно сложным переплетением воздуховодов, не зарезервирован, и именно здесь, как считается, наиболее возможен Контакт. Это что-то вроде груди или головы Леса, а может, и то и другое.
