избивали как скот.
Начальник с победным видом поворачивается к офицерам и говорит:
— Теперь видите, как опасны эти люди?
Командир гвардии, самый пожилой из всех присутствующих, колеблется секунду-две, а потом заключает, к всеобщему удивлению:
— Французы правы. Нет никакого оправдания тому, что их наказывают в Венесуэле и что они терпят режим этого лагеря. Одно из двух, начальник, либо подыщите им отдельную работу, либо пусть вообще на работу не выходят. Если они будут вместе со всеми, им не избежать побоев.
— Посмотрим.
Начальник лагеря уходит.
Офицеры дают нам сигареты и обещают зачитать вечером солдатам приказ, согласно которому им запрещается нас бить.
Вчера, в воскресенье, случилось нечто ужасное. Колумбийцы тянули жребий, кому убить Белого Негра. Жребий выпал на мужчину лет тридцати. Его снарядили железной вилкой, ручка которой была наточена о цемент и напоминала острый штык. Человек мужественно выполнил свою задачу: он три раза воткнул вилку в самое сердце Белого Негра, и тюремщика тут же отвезли в больницу. Заключенного привязали к столбу в центре лагеря. Солдаты ищут оружие, и побои сыплются со всех сторон. Один из солдат ударил меня за то, что я не снял брюки достаточно быстро. Брайер поднял скамью и опустил ее на голову солдата. Другой солдат начал бить Брайера прикладом карабина по руке, и я тут же уложил его ударом в живот. Когда я уже схватил ружье, которое валялось на земле, раздался громкий приказ:
— Прекратите! Не трогать французов! Француз, брось винтовку!
Это капитан Флорес, офицер, который принял нас в первый день. Он вмешался в момент, когда я уже собирался открыть огонь.
Солдаты оставили нас в покое, вымещая на других заключенных свою звериную злобу.
Мы стали свидетелями жуткого зрелища.
Человека, привязанного к столбу посреди лагеря, без перерыва избивали трое — тюремщик и два солдата. Это продолжалось с 5 часов пополудни до 6 часов утра следующего дня! Короткие перерывы делались лишь для того, чтобы спросить его, кто был его соучастником и кто дал ему вилку. Даже в обмен на обещание, что его перестанут пытать, он никого не выдал. В 4 часа утра его окровавленное тело перестало реагировать на удары.
— Умер? — спросил один из офицеров.
— Не знаем.
— Отвяжите его и проверьте.
Четверо солдат отвязали парня, и один из них нанес ему сильный удар дубинкой в пах. Этот мастерский удар вырвал из глотки заключенного жуткий крик.
— Продолжайте, — сказал офицер. — Он еще не умер.
Его били до самого рассвета. Затем с помощью двух солдат он встал, и к нему подошел санитар со стаканом в руке:
— Выпей это, — приказал ему офицер. — Это тебя приободрит.
Заключенный колебался, потом выпил все одним глотком и через минуту растянулся на земле. Во время агонии изо рта у него вырвались слова: «Дурак, тебя отравили».
Самое интересное, что во время этой процедуры никто из заключенных (в том числе и мы) не пошевелили и пальцем. Много раз я тянулся к ружью, которое небрежно держал в руках стоявший рядом со мной солдат, и только мысль, что я могу быть убит еще до того, как успею схватить ружье, меня удержала.
Менее чем через месяц Белый Негр снова стал грозой лагеря, причем теперь он бесился пуще прежнего. Однажды ночью его остановил солдат:
— Становись на колени и молись перед смертью.
Солдат дал возможность Белому Негру произнести молитву, а потом уничтожил его тремя выстрелами. Одни тюремщики говорили, что солдат убил Белого Негра за отношение к заключенным, другие рассказывали, что Белый Негр донес на солдата, сказав, что знал его по Каракасу и что перед призывом в армию тот был вором.
Из Франции, наконец, прибыли сведения о каждом из нас, и начальник лагеря сказал нам:
— Так как на земле Венесуэлы вы никакого преступления не совершили, вы останетесь здесь некоторое время, а потом мы освободим вас. Для этого вы должны хорошо вести себя и работать.
Я решил посадить на имеющемся в лагере специальном участке овощи, так как офицеры часто жаловались на отсутствие свежих овощей.
И вот для меня с Депланком и еще двоих ссыльных построили за пределами лагеря два деревянных барака, крытых пальмовыми ветками.
С парижанином Тото мы сооружаем высокие столы и ставим их ножками в банки с керосином, чтобы муравьи не могли добраться до саженцев. Мы выращиваем томаты, кабачки, огурцы и зеленый фасоль. Вокруг кустов помидоров мы выкапываем небольшие ямки и наполняем их водой: не будет недостатка во влаге и, кроме того, всякие твари не сумеют добраться до саженцев.
— Смотри, что это? — однажды спрашивает меня Тото. — Смотри на эту гальку, как она блестит!
Он передает мне камень, который оказывается небольшим кристаллом, и после того, как мы промываем его, начинает блестеть еще сильнее.
— А не алмаз ли это?
— Заткнись, Тото. Если это алмаз, надо молчать. Может быть, нам повезло, и мы наткнулись на алмазную жилу? Подождем до ночи, а пока спрячь его.
Вечером я даю уроки математики одному младшему сержанту (впоследствии — подполковнику), который готовится к поступлению на офицерские курсы. Это честный и благородный человек, в чем я ни разу не усомнился на протяжении четверти века нашей дружбы. Сейчас — это полковник Франциско Болоньо Утрера.
— Франциско, что это? Обыкновенный кварц?
— Нет, — отвечает он после тщательной проверки. — Это алмаз. Спрячь его хорошенько и никому не показывай. Где ты его нашел?
— Под помидорными грядками.
— Странно. А не принес ты его вместе с водой из реки? Ведь ты зачерпываешь немного песка с водой?
— Да, случается.
— Значит, и алмаз ты прихватил из Рио-Карони. Поищи еще: в месте, где находят один, наверняка имеются еще.
Тото принимается за работу. Никогда в своей жизни он так тяжело не работал, и два наших напарника, которым мы, разумеется, ничего не рассказали, говорят:
— Перестань работать, Тото, надорвешься. Смотри, ты с водой вытаскиваешь песок!
— Это для того, чтобы земля была тверже, — отвечает Тото. — Когда ее смешивают с песком, она лучше пропускает воду.
Однажды он споткнулся, и из ведра вместе с песком вывалился алмаз величиной с добрый орешек.
— Смотри, — говорит Депланк. — Ведь это алмаз? Недаром солдаты сказали мне, что в реке много золота и алмазов.
Через шесть месяцев Тото становится владельцем семи или восьми каратов. Я как-то нашел алмаз величиной в шесть каратов, который позже, после шлифовки в Каракасе, уменьшился до четырех каратов; я ношу его на пальце, не снимая до сегодняшнего дня.
Каждый раз, при встрече с начальником, мы требуем, чтобы нас освободили, хотя правды ради надо сказать, что мы пользуемся здесь относительной свободой. Начальник отвечает: «Скоро», но мы здесь уже восемь месяцев, а дело не сдвигается с мертвой точки; я начинаю подумывать о побеге. Тото и остальные даже не хотят слышать об этом.
Однажды в лагере произошел настоящий переворот: Гастон Дюрантон, по прозвищу «Кривой»,
