— Да. В чем дело?
— Идем в уборную.
— Это корсиканский упрямец, — замечает Деге, — один из горных бандитов. Чего ему надо?
— Пойду посмотрю.
Я иду в уборную, которая находится в центре двора, и притворяюсь, будто справляю свои надобности. Человек сидит рядом со мной в таком же положении. Не глядя на меня, он говорит:
— Я шурин Паскаля Марте. Он сказал мне, что, если буду нуждаться в помощи, смогу обратиться к тебе от его имени.
— Да, Паскаль мой друг. А в чем дело?
— Я не могу носить больше патрон. У меня дизентерия. Боюсь, что его у меня украдут или обнаружит охрана. Прошу тебя, Бабочка, поноси его несколько дней вместо меня.
И с этими словами он показывает мне патрон, намного больший моего. Я опасаюсь ловушки: может быть, он хочет узнать, есть ли у меня патрон. Если я скажу, что не могу носить два, он все узнает. Поэтому спрашиваю довольно холодно:
— Сколько в нем?
— 25 000 франков.
Не говоря ни слова, я беру его патрон, который оказывается очень чистым, и сую в задний проход, спрашивая себя, смогу ли я носить два патрона. Не знаю. Я встаю, натягиваю брюки… Все в порядке, он мне не мешает.
— Меня зовут Игнац Глиани, — говорит он перед уходом. — Спасибо, Бабочка.
Я возвращаюсь к Деге и все рассказываю ему.
— Это не слишком тяжело?
— Нет.
— Тогда не будем об этом больше говорить.
Мы пытаемся наладить связь с теми, кто был пойман после побега, и прежде всего — с Жюло и Гито. Мы жаждем информации: как относятся к заключенным, как остаться наедине с женщиной и т. д. Совершенно случайно мы наткнулись на уникального типа. Это — корсиканец, который родился на каторге. Его отец был надсмотрщиком на островах Благословения. Сам он родился на одном из трех островов — Королевском — и возвращается туда (ирония судьбы!) как обыкновенный заключенный. Он осужден на 12 лет каторги за ограбление со взломом. Ему девятнадцать лет, у него улыбающееся честное лицо и светлые глаза. Мы с Деге понимаем, что сюда он попал случайно. Он совсем не разбирается во взаимоотношениях между «парнями», но может стать ценным источником информации о том, что ожидает нас в ближайшем будущем. Он рассказывает о жизни на островах, где провел четырнадцать лет.
Он дает нам ценные советы: лучше бежать по суше, поскольку через острова бежать невозможно. Ни в коем случае нельзя быть классифицированным как опасный преступник, так как с такой оценкой сразу по прибытии в порт Сен-Лорин-де-Марони сажают под домашний арест, который длится иногда до конца жизни. Обычно менее 5 процентов каторжников содержатся под домашним арестом на островах. Остальные остаются на материке. Острова неопасны; на материке, как рассказал мне Деге, довольно паскудно. Там у заключенного много возможностей умереть: болезни, убийства и т. д. Но все-таки Деге и я надеемся не быть заключенными на островах.
К моему горлу подступает комок: а если я уже определен, как опасный? С моим пожизненным заключением, случаем с Трибуйардом и начальником — это вполне возможно. Однажды проносится слух: ни в коем случае не идти в поликлинику — там отравляют слабых и больных, которые не в состоянии выдержать тяготы путешествия. Это, конечно, чепуха. Парижанин по имени Франсис Ле-Пас подтверждает, что у этих слухов нет никакой основы. Действительно, один человек отравлен, но его брат, который работает в поликлинике, рассказал, как было дело.
Этот тип, что отравился, был крупным специалистом по сейфам, и во время войны, находясь на службе у французской разведки, пробрался в германское посольство в Женеве или Лозанне. Он украл важнейшие секретные документы и в благодарность за эту операцию «курицы» выпустили его из тюрьмы, где он отбывал пятилетний срок. Начиная с 1920 года, он проделывал одну или две операции в год и жил припеваючи. Будучи пойманным, он каждый раз угрожал выдачей секретов контрразведки, и последняя торопилась вмешаться. Но на этот раз фокус не прошел. Он получил двадцать лет и должен был ехать с нами, но хотел пропустить транспорт и притворился больным. Таблетка цианистого калия — по словам брата Франсиса Ле-Паса — кончила дело. Сейфы и разведка могут спать спокойно.
К рассказам этим, частью правдивым, частью высосанным из пальца, прислушиваются: это помогает убить время. Когда я иду в уборную, во дворе или в камере, Деге всегда сопровождает меня, — из-за патронов. Он усаживается передо мной и заслоняет меня от слишком любопытных взглядов. Я продолжаю носить в себе два патрона, так как Глиани болен, и состояние его день ото дня становится все хуже. Тут происходит нечто непонятное: патрон, который я сую последним, выходит тоже последним, а тот, что сую вначале, выходит первым. Я не понимаю, как они меняются местами в моем животе, но это так. Вчера у парикмахера, во время бритья, пытались убить Кложе. Он получил две ножевые раны в области сердца и только чудом не умер. Его историю я узнал от одного из его друзей. Это очень странная история, и я расскажу ее в другой раз. Во всяком случае, это было сведение счетов. Смерть настигла этого человека через шесть лет в Кайенне, когда он проглотил бихромат калия, подложенный в его чечевичную похлебку. Он умер в страшных муках. Санитар, ассистировавший врачу при посмертном вскрытии, показал нам отрезок кишечника длиной в десять сантиметров. В нем было 17 дыр. Через два месяца его убийца был найден удушенным на больничной койке. Так и не выяснилось, кто его задушил.
Вот уже 12 дней мы в Сан-Мартин-де-Ре. Крепость полна заключенными и потому днем и ночью окружена стражей.
В душевой подрались два брата. Они боролись, как собаки, и одного из них, Андрэ Байарда, поместили в нашу камеру. Стражники получили приказ не давать братьям встречаться ни под каким видом. Тот, кто знаком с их историей, поймет причину этого.
Андрэ убил богатую женщину, а его брат Эмиль спрятал награбленное. Эмиля вскоре поймали на воровстве и присудили к трем годам. Находясь в тюрьме, он однажды разозлился на брата за то, что тот не послал ему деньги на сигареты, и рассказал про случай с убийством соседям по камере, добавив, что брату теперь не поздоровится. Он объяснил, что убил старуху Андрэ, а он, Эмиль, всего лишь спрятал деньги. Он сказал, что после освобождения не даст брату ни гроша. Один из заключенных поспешил к начальнику тюрьмы, и вскоре Андре был арестован. Обоих братьев приговорили к смертной казни. Они сидели в соседних камерах, в корпусе смертников. Каждый из них обращался с просьбой о помиловании. На 43-й день Эмиль получает положительный ответ, просьба Андрэ отклоняется. Из жалости к Андрэ, Эмиля продолжают держать в корпусе смертников, и братья, закованные в кандалы, выходят на прогулку один за другим.
На 46-ой день, в 4.30 утра, дверь камеры Андрэ открывается. Присутствуют начальник тюрьмы и прокурор, который требовал его головы. Сейчас его поведут на казнь. Но не успевает начальник начать речь, как прибегает запыхавшийся адвокат с еще одним человеком, который протягивает бумагу. Все возвращаются в коридор. Горло Андрэ так сжалось, что он не в состоянии даже проглотить слюну. Только назавтра, после многих часов мучительных размышлений, ему удалось узнать от адвоката, что за день до исполнения приговора, президент Думер был убит неким Горгуловым. Думер умер не сразу. Всю ночь адвокат простоял у президентского дворца в надежде на то, что президент скончается до намеченного срока казни (между 4.30 и 5.00 утра). Думер умер в 4.02. В момент, когда дверь камеры Андрэ уже впускала начальника тюрьмы и прокурора, адвокат вскочил в такси вместе с человеком, в руках которого была бумага об отсрочке казни. В день выборов нового президента адвокат подал прошение о помиловании. Нет президента, который отклонил бы первое поданное ему прошение о помиловании, и смертная казнь была заменена обоим братьям пожизненным заключением с каторжными работами.
— И вот, ребята, я здесь, на пути в Гвиану, и чувствую себя прекрасно, — закончил свой рассказ Андрэ.
Я смотрю на человека, который ускользнул от гильотины и говорю себе, что невозможно сравнивать мои страдания с тем адом, который прошел он.
Я не подружился с ним. Сознание того, что он убил несчастную старуху из-за денег, вызывает во мне отвращение. Ему сопутствовала удача. Позднее, находясь на острове Сен-Жозеф, он все-таки убил своего
