— Неплохо, совсем неплохо. А у тебя, Папи?
Это был все тот же Леон, которого я знал прежде, и я решил говорить с ним откровенно:
— Скажу прямо, Леон, я отчасти в дерьме. Не тан-то легко идти в гору. Дорога в ад, как известно, вымощена благими намерениями. Когда у тебя нет профессии, жизнь особенно трудна, и ты постоянно думаешь о том, как бы опять не угодить за решетку. Леон, ты старше меня и опытней. И тебе я могу открыться. Говоря всерьез и откровенно, я в долгу перед этой страной. Здесь я вернулся к жизни и пообещал себе уважать это общество — совершать как можно меньше неблаговидных поступков. Но это нелегко. И все же я совершенно уверен, что при моей выдержке я мог бы устроиться здесь, начав с нуля. Если бы только у меня не было больших счетов, которые я должен предъявить некоторым людям в Париже. И я не могу ждать, пока эти козлы умрут до того как я доберусь до них.
Когда я вижу молодых людей этой страны, абсолютно беспечно радующихся жизни, то, помимо своей воли, оглядываюсь на все те годы, которые были украдены у меня, самые лучшие годы моей жизни. И я вижу черные тюремные дыры, месяцы ожидания перед судом и после него, эту омерзительную каторгу, где со мной обращались гораздо хуже, чем с бешеной собакой. А потом я часами, а то и целыми днями бродил по улицам Каракаса, переваривая все это в голове. Я не благодарю судьбу за то, что она привела меня сюда, нет, совсем не это у меня на сердце. Я чувствую, что снова оказался в тех местах, где был погребен заживо. Я продолжаю видеть это окружение и слышать приказы: «Один, два, три, четыре, пять, поворот!» И мысленно подчиняюсь им: хожу туда-сюда, как медведь в клетке. И это уже не зависит от меня, это настоящая одержимость. Я не могу вынести мысль, что несправедливо протащившие меня через этот ад умрут в покое и довольствии, не поплатившись за это.
Я брожу по улицам и смотрю по сторонам не как обычный человек. Мое внимание привлекает каждый ювелирный магазин, каждое место, где определенно находятся нужные мне деньги. Я не могу не думать о том, как я возьму все, что там есть. И это не от неустроенности, ведь здесь много работы, которой легко заняться, и грех не воспользоваться этим.
До сих пор мне удавалось удерживать себя. Я ничего плохого не сделал этой стране, которая доверяет мне. Это было бы подло, все равно, что изнасиловать дочерей хозяина, который предоставил тебе кров. Но я боюсь, да, боюсь за себя. Боюсь, что однажды не смогу удержаться от искушения пойти на какое-то большое дело. Потому что никогда, никогда, работая честно, я не смогу собрать ту огромную сумму, что необходима мне для осуществления моей мести. Тебе, Леон, откроюсь: я дошел до точки.
Большой Леон слушал, молча уставившись на меня. Мы выпили по последней рюмке, обменявшись едва ли парой слов. Он поднялся и назначил мне время и место встречи на следующий день. Мы собирались пообедать в компании с Педро Чилийцем.
Встретились в тихом ресторанчике с беседкой, увитой зеленью. Сияло солнце.
— Я думал о том, что ты мне сказал, Папи. Итак, слушай, я расскажу тебе, почему мы в Каракасе. Мы были здесь проездом, на пути в другую латиноамериканскую страну. Там мы собирались всерьез заняться одним ломбардом, где, как мы знали, было достаточно драгоценностей на двоих. Если драгоценности будут обращены в доллары, их хватит каждому на приличное существование. Вот почему мы искали Каротта и хотели сделать ему предложение. Но без самолета об этом нечего было и говорить. Ты можешь присоединиться к нам, если хочешь, Папи, — так закончил Леон.
— У меня нет паспорта и никаких особенных сбережений тоже.
— О паспорте позаботимся, не правда ли, Педро?
— Считай, что он у тебя уже есть, — сказал Педро. — На липовую фамилию. По этой версии ты не выезжал из Венесуэлы и не возвращался.
— Сколько это будет примерно стоить?
— Около тысячи долларов. У тебя есть столько?
— Да.
— Вот увидишь, когда все устроится, ты перестанешь колебаться.
Две недели спустя я был уже в нескольких километрах от столицы одного из латиноамериканских государств. Тщательно упрятав в коробке из-под печенья свою долю драгоценностей, я на следующий день нанял машину и был таков.
Хорошо спланированная операция оказалась очень простой. Мы вошли в ломбард через магазин галстуков, расположенный рядом с конторой ростовщика. Леон и Педро уже побывали там несколько раз до этого, чтобы купить галстуки, хорошо рассмотреть замок и определить место, где можно сделать дыру в стене. Там не было сейфов, только шкафы вокруг. Мы вошли туда в десять часов вечера в субботу и вышли в одиннадцать вечера на следующий день. Все прошло гладко.
Итак, я находился примерно в дюжине километров от города и закапывал свою коробку у подножия высокого дерева. Я знал, что легко найду это место — дерево нетрудно было узнать, а кроме этого, я сделал на нем отметку ножом. Местность была приметная: прямо за мостом начинался лес, и первое дерево в нем, справа от дороги, было моим. Возвращаясь назад, километрах в пяти по дороге, я забросил подальше кирку.
В тот вечер мы все встретились в фешенебельном ресторане. Вошли по отдельности и вели себя так, как если бы встретились случайно в баре и решили поужинать вместе. Каждый спрятал свою долю: Леон — у друга, а Педро, как и я, в лесу.
— Каждому из нас нужно иметь свой тайник, — сказал Леон. — Таким образом, никто не будет знать, что каждый сделал со своей долей. Такие предосторожности часто предпринимают в Южной Америке. Если какие-нибудь свиньи втягивают вас в дело, где все повязаны, бывает совсем не смешно. Если бедняга заговорит, он может стать Иудой только для самого себя. Итак, скажи, Папи, ты доволен своей долей?
— Думаю, что наша грубая оценка каждой вещи была правильной. Все прекрасно, претензий нет.
Вдруг раздалось: «Руки вверх!»
— Что за черт? — закричал Леон. — Вы с ума сошли! В мгновение ока нас окружили, надели наручники и препроводили в полицейский участок. Мы даже не доели устриц.
С человеком, попавшим в полицию, в этой стране часто обходятся по-свински. Допрос продолжался всю ночь, по крайней мере не менее восьми часов.
— Так вы любите галстуки? — был первый вопрос.
