блеснула вода. Вначале он в это не поверил — ведь точно также могут блестеть под луной и бутылочные осколки… Чтобы убедиться в истине, Ораков попросил шофера осадить машину назад. Машина резко рванулась в обратную сторону и остановилась.
Ораков сошел на землю. Увиденное поразило его. От узкого оросителя, проходившего вдоль дороги, на кладбище был прорыт небольшой арык, по которому торопливо бежала вода и накапливалась в одной из воронок старого мазара.
Сердце председателя охватил гнев. Вначале его бросило в жар, потом начала колотить нервная дрожь. «Подлые шакалы, — ругался он сдавленным голосом, — даже мертвецов не пощадили… О, гады!..»
Все еще волнуясь, он остановился на обочине, а горечью думая о случившемся. Словно неприкаянный, с утра, до ночи, он мечется по полям, по бездорожью пустыни, не зная отдыха, не щадя здоровья. И ради чего? Ради одной-единственной цели: чтобы людям жилось лучше. И вот награда…
Бегенч догадывался, чья это проделка. Нет, он не догадывался, он был уверен, что — это «работа» колхозного мираба Дыммы Бердыева! На селе все знали о его дружбе с группой сельских тунеядцев и не раз его видели в их веселой компании.
— К мирабу! — сказал председатель, садясь в машину в самом мрачном расположении духа.
…Еще до того, как это случилось, по селу распространился слух, будто Ораков дал указание распахать кладбище и засеять его кукурузой. Тот, кто распускал эту ложь, рассчитывал с ее помощью очернить председателя, который, дескать, не хочет оставить в покое даже такое священное место, как мазар. А все, мол, потому, что человек он — пришлый, чужой. Ему, мол, чужаку, все равно, где сеять кукурузу — хоть в поле, хоть на мазаре — лишь бы целину осваивать…
Дело дошло до того, что кое-кто из жителей села, возбужденный тревожными слухами, приходил к башлыку и интересовался: правда ли, что он намерен уничтожить кладбище?
Председатель только плечами пожимал:
— Да кто вам сказал?
Ответ был один:
— Не помню. Кто-то из соседей…
Мираб был дома. Его подняли с постели. Он быстро оделся и вышел из дома.
— Что случилось? — спросил мираб. — Такой поздний час…
— Сейчас узнаешь, — холодно ответил Ораков. — Возьми-ка на всякий случай лопату.
Когда прибыли на место, луна уже успела скрыться за облаками, и кладбище погрузилось во мрак. Председатель подвел оробевшего мираба к тому месту, где вода из арыка бежала на кладбище и спросил:
— Покойников поливаешь?
— Поверь, яшули, я тут ни при чем, — стараясь не выдать волнения, твердым голосом произнес Дыммы. — Ей-богу, я тут ни при чем!
Он быстро перекрыл арык возле оросителя, выпрямился и вытер пот.
— А там кто будет зарывать? — указал Ораков на канаву, прорытую на кладбище.
Мираб, опустив голову, молчал.
— Не тяни время, приступай! — приказал председатель.
Мираб даже не шевельнулся.
— Я… я… не могу, — едва слышно вымолвил он.
— Чего ты не можешь?
— Закапывать…
— Почему?
— Боюсь мертвецов.
— А гадить не боишься? — едва сдерживая ярость, произнес председатель. — Даже покойников не щадишь. Какая-то тут неувязка получается…
Башлык замолчал, а мираб пугливо оглядывался по сторонам. Вдруг Ораков шагнул к мирабу, обхватил его руками, как это делают в национальной борьбе «гореш», оторвал от земли, крутанул в воздухе два раза и понес через канаву в непроглядную темень.
— Стой, не губи! Стой! — дико закричал мираб, пытаясь вырваться из железных объятий председателя.
— Закапывай! — приказал он поливальщику, опуская его на землю. — Да так, чтоб следа не осталось от твоих преступлений! А нет — тебе же будет хуже!
Председатель сел в машину и уехал домой.
Утром Ораков велел шоферу поискать мираба и часам к десяти привезти его в контору.
Отправляясь на пояски, шофер решил вначале, так, на всякий случай, заскочить к мирабу домой. И не ошибся: одетый в пижаму, с измятым от сна лицом, тот, видать, и уходить никуда не собирался. Открыв дверь и увидев Курбана, он бросил:
— Чего так рано?
— Башлык зовет.
— Зачем?
— Приедешь — узнаешь.
Вскоре Дыммы появился на крыльце. Он был молод и красив. Белое, едва тронутое загаром лицо, черные вьющиеся волосы, черные глаза. Дорогой модный костюм подчеркивал стройность его высокой фигуры. Лишь одно портило и сводило на нет эту внешнюю красоту: вечно хмурое, недовольное лицо поливальщика; из-за плохих зубов — редких и темных — он почти не улыбался.
…Десяти еще не было, когда машина с мирабом остановилась у крыльца колхозного правления. Дыммы сошел с «газика» и широким шагом направился в контору. Пройдя входной коридор, он открыл дверь председательского кабинета и увидел в нем одних стариков. Но это были не просто старые люди, а члены совета старейшин, чья мудрость и высокий авторитет пользовались большим уважением всех жителей Евшан-Сары.
Как только мираб появился в дверях, взгляды стариков устремились на него. Дыммы даже вздрогнул от этих взглядов, как будто его ударили по лицу, и стал белее стены. Чувствуя слабость, он боком продвинулся немного вправо. Поздоровался. Но на его приветствие никто не ответил. Кто-то освободил для него место, но сесть ему не предложили.
С минуту стояла тишина.
Председатель совета старейшин, небольшой плотный старик Ягмур Кочумов, сидел согнувшись, обеими руками держась за желтый гладкий посох. Седоусый, с большим горбатым носом, Ягмур-ага был похож на старого больного ворона. Но несмотря на преклонный возраст и недуги, Кочумов все еще был крепок духом. Наблюдая из-под седых нахмуренных бровей за оробевшим мирабом, он медленно распрямился и, повернувшись в сторону председателя, неожиданно густым голосом спросил:
— Скажи, башлык, это ты велел мирабу заливать наш мазар, чтобы сеять там кукурузу?
— Такое указание мог бы дать разве умалишенный. Да и то вряд ли, — негромко, но твердо ответил Ораков. — Кто из вас не знает, сколько у нас в колхозе свободных земель? Есть они и для кукурузы. Причем здесь кладбище?
— Все? — спросил Кочумов.
В ответ Ораков кивнул головой.
Ягмур-ага поднялся и, обращаясь к своим товарищам, сказал:
— Старики, вам все ясно? Может, есть вопросы к председателю? Задавайте.
— Ясно! — почти хором ответили члены совета старейшин. — Башлык верно говорит. Земли у нас и без мазара хватает.
Ягмур Кочумов сел, наморщил лоб и прямо посмотрел на мираба.
— Теперь, Дыммы, отвечай ты: чью волю исполнял, когда вместе с другими — у нас есть свидетели — решил залить кладбище?
Мираб опустил голову, побледнел.
— Ягмур-ага, я хотел как лучше… Я хотел, чтобы башлык был доволен мною, — виновато сказал Дыммы.