Безрезультатно. Холодная, вроде как железобетонная, дверная плита, влажно-шершавая на ощупь, не поддалась.
Осторожно переступая вдоль нее, Магнолия нашла край двери — рубеж, после которого начинались неровности стены. Потрогала руками внизу, вверху — насколько могла дотянуться — и со вздохом отступила: ни щелочки не нашлось. Пути дальше просто не было. Оставалось только поворачивать и искать выход в противоположном направлении.
Но Магнолия этого не сделала. По двум причинам. Во-первых, она ясно ощущала, что может выбраться из этого подземелья гораздо быстрее тем же способом, каким попала. Стоило лишь захотеть. И сделать при этом ма-аленькое усилие. Для описания этого усилия слова, которые Магнолия знала, не годились, но — чуть захотеть — и она вернется назад, к Доктору, в яркий, горячий от солнца летний полдень. Магнолия ясно чувствовала направление, в котором следовало возвращаться. Вернее, даже не направление, а некий след, оставленный ею же по пути сюда. Некую тропинку в окружающем мраке. И по этой тропинке в мгновение ока можно было махнуть домой.
Ну и вторая причина: она ведь перенеслась в эту темень вовсе не просто так. В этом перемещении проявилась чья-то воля. Магнолии нравилось, что эта воля была не злонамеренная, не категорически- императивная, а мягкая, неотчетливая, с ласково-просительной интонацией. Чего от Магнолии нужно — это было не совсем понятно. Но и торопиться домой не хотелось.
Магнолия еще разок подергала массивную дверную ручку. Нет, так просто эта дверь не откроется, нечего и рассчитывать… В задумчивости Магнолия оперлась ладонью на бункерно-влажную поверхность.
Ну — думай, удалая головушка, думай. Что-то ведь надо делать? Какие-то действия предпринимать?..
Негромко, резко чмокнув — так, что Магнолия вздрогнула всем телом, плита разошлась под ее ладонью. И не успела Магнолия опомниться, как по локоть провалилась в каменные внутренности двери.
И просьба — одной бесконечной нотой звеневшая внутри — как тревожный сигнал, как зуммер будильника — мгновенно смолкла.
В распростершемся вокруг молчании Магнолия даже не пыталась выдернуть руку — это было сейчас не нужно. Нечто очень важное и трагичное ощутила ее рука.
Беспредельную печаль. Мировую тоску. Безумное горе. Они царили внутри каменной плиты. Плотным морозным слоем, судорогой отчаяния охватывали руку. Будто и не плита это была, а живое окаменевшее существо. И окаменело оно довольно давно — в минуту горчайшей утраты, да с тех пор так и осталось — наедине со своей бедой. Превратилось в дверь, не ведущую никуда.
Что-то в этом существе было от собаки, потерявшей хозяина. Существу надо было помочь, пожалеть хотя бы — нельзя же, в самом деле, бросать его в таком состоянии!
И Магнолия осторожно пошевелила внутри плиты пальцами. Погладила ее внутренности, стиснутые холодным, отчаянным безверием.
Ну что ж, ну что ж делать… — как бы говорила своими осторожными прикосновениями Магнолия, — ну успокойся… Хозяина, конечно, никто не может заменить, но ведь жить-то надо — тут тоже ничего не поделаешь. Давай я тебя приласкаю, поглажу вот здесь, почешу — глядишь, чуть полегче станет…
Пальцы, застывшие в каменных внутренностях плиты, слушались еле-еле. Магнолии с большим трудом удавалось шевелить ими. И она упорно шевелила, до боли напрягала руку, разгоняя по ней кровь.
Она чувствовала — ее утешающие прикосновения начали действовать. Медленно, едва уловимо внутреннее состояние существа-плиты начало меняться. Чуть потеплели печальные неровности, чуть расправились напрягшиеся бугры, чуть разгладились острые складки. И даже вокруг как-то вроде потеплело в этой тоскливой черноте, что окутывала Магнолию. Наметились просветы. Совсем небольшие, неяркие — но чьи-то судьбы повернулись, чьи-то помыслы обратились к добру…
Вот это — работка! Это — по мне! Магнолия чувствовала себя неким мастером, настраивающим очень нежный и хрупкий музыкальный инструмент: вот от ее поглаживаний стал чище и светлее один тон, вот зазвучал сильнее и увереннее другой. Какие славные звуки!
И еще одна ассоциация смутно забрезжила в ее сознании, но сосредоточиться на ней не удалось. Помешало ощущение, что путь назад, к Доктору, может скоро закрыться, исчезнуть.
Магнолия так легко, так беззаботно перенеслась в это подземелье, но чем дольше здесь находилась, тем слабее светилась через окружающую темень та тропинка, что привела сюда. А исчезнет совсем — как тогда возвращаться?
Впрочем, Магнолия бы, наверно, все равно осталась здесь, у плиты, не решаясь бросить ее, но вдруг в глубине пещерного коридора послышалось какое-то движение.
Магнолия встрепенулась, и ее опять заколотила дрожь. Пальцы внутри плиты совсем перестали повиноваться.
Кусая губы, чтоб не мешал стук зубов, Магнолия попыталась вслушаться.
Скорее всего, это были, усиленные пещерным эхом, человеческие шаги. Точно, точно — этакие неторопливые, размеренные постукивания твердых подошв по каменному полу.
А тропинка для прыжка домой быстро — неожиданно быстро! — становилась все более тусклой — надо было на что-то решаться.
И Магнолия решилась: осторожно вытянув руку из внутренностей плиты, она сделала то самое, не поддающееся описанию, маленькое усилие — и ослепительный день ударил по зрачкам, горячий сухой воздух рванулся в легкие.
И возглас Доктора:
— Девочка моя! Ты дрожишь вся, что случилось, где ты была?..
7
Магнолия улыбнулась его голосу, не в силах поднять веки после темноты, царившей всего мгновение назад. Пробормотала успокоительно:
— Все в порядке, Доктор…
И добавила вдруг, расчувствовавшись:
— Ах, Доктор, миленький… Я так рада, что ты есть, что ты не меняешься — не то что я! Что ты и сейчас — такой, как всегда. И ждешь меня!
Выпалив это признание, она зажмурилась еще сильнее, закрыла лицо руками — но тут же отдернула их, разглядывая. С пальцев, с ладоней сползала черная кожа, безобразная, как грязная тряпка.
— Ну-ну-ну… — Доктор ласково взял ее ладони в свои. — Не волнуйся, девочка моя, не волнуйся…
При этом он внимательно осмотрел ее страшные руки, поворачивая их и так и этак. Взялся за один из болтающихся черных лоскутков, легонько потянул — и гадкая оболочка начала сползать, сниматься, как перчатка, щекотно освобождая руку от своего стягивающего присутствия.
— И где это ты умудрилась так странно обгореть? — приговаривал сосредоточенно Доктор, скатывая черный рулончик бывшей кожи по худенькому запястью.
— Не обгореть, а отморозить, — поправила Магнолия, внимательно следя за его манипуляциями.
— Чего молчишь? — вдруг спросил Доктор.
— А что? — не поняла Магнолия.
— Ну я же с тобой разговариваю. Мысленно.
И тут Магнолия поняла, что изменилось после возвращения из пещеры. Не стало повтора фраз. Она слышала только то, что Доктор произносил вслух.
— Ой, а я уже не слышу твоих мыслей, — всполошилась она.
— Да? — без удивления спросил Доктор и добавил, хмыкнув: — С тебя станется. И — без перехода: —
