Георг ухватил меня за руку, выволок наружу.
Мне и ходить-то было непросто, а тут — спрыгивать со ступеньки. Да еще когда тебе при этом почти выворачивают руку. Вот я и не выдержала — застонала.
На губах у Георга зазмеилась язвительная улыбка.
— Что, не нравится? А ведь еще не знаешь самого главного!
Но я знала. Смерть, которую он мне уготовил. Утопление в Киршаговой пустохляби.
Пустохлябь-то, оказывается, начиналась совсем уж неподалеку. Значит, и вправду мы совсем рядом с Кирщагом.
И что их всех тянет на утопление? Ах да — ведь эта казнь будет означать конец моего княжения! Да и всего моего княжеского рода. Ты смотри, как Кавустов жаждет вернуться в Сурож победителем Шатровых! Просто мания какая-то!
А и точно — маниакальный психоз. Мысли у Георга так и бегают, так и мельтешат — а возвращаются все к одному: утопить, утопить, утопить Шатрову! Тогда все само образуется. И будет по-старому, как раньше было…
Бедный, сумасшедший Кавустов… Ничего не будет, как раньше. Да и тебя самого, скорее всего, прибьют — кому ты будешь нужен после того, как выполнишь свое поганое предназначение?
Я даже знала, кто лишит жизни Георга. Вон тот неприметный человечек, что стоит в сторонке без дела. Не лыцар, как остальные. И даже не царов рында. Просто голутвенный. Из тех, что знаются с волхвами. Было б время и силы — занялась бы я этим человечком. Все у него вызнала. Потому что именно на таких вот, как он, людишек и опирается грозная, вовсе не людская воля, стоящая за даровыми решениями и указами.
Но сил не было. А времени — тем более.
Меня уже вязали по рукам и ногам. Потом перекинули через спину лошади — я охнула, но почти неслышно. Стараясь не доставлять Кавустову лишней радости.
Повезли, неимоверно тряся, в сторону от дороги — к пу-стохляби.
Рядом шли своими ногами перепуганные до беспамятства Варька с Сонькой. Тоже связанные, но не так крепко. И еще брели, спотыкаясь и падая время от времени, несколько моих дружинников, захваченных ранеными.
Упавших пинали безжалостно, заставляя встать. Но они и сами хотели встать. Потому что впереди ехала их княгиня. И они не могли покинуть ее — даже в столь безотрадном положении.
Неожиданно среди пленных я увидела Никодима.
Все сжалось во мне — неужто не ушли, не спасли княжича Олега Михайловича?! Тут уж я застонала, даже не думая о Кавустове.
Все до единого пленники вскинули на меня глаза, в том числе и Никодим. И улыбнулся мне — не разбитым в бурое месиво ртом, а одними глазами. И кивнул: мол, все выполнено, княгиня.
Я присмотрелась. В его мозгу была действительно вполне утешительная картинка: Бокша, не оглядываясь, спешит через лес. А сквозь голые ветви уже виднеется четкий силуэт Кир-шагского кремля. И Бокшу с княжичем на руках сопровождает охрана из пяти самых крепких дружинников — я даже со спины узнала Клима, Богдана, Кулеша…
А вот сам Никодим, значит, вернулся. Демонстративно не выполнил приказ княгини.
Вот все вы, голутвенные, таковы! Нет чтоб, как анты, для которых господская воля — превыше всего на свете! А вы, хоть и крест целуете, хоть и клятву даете, а все одно — хотите доказать, что вы умнее господ! Ну и где ты теперь со своим самовольством? Кинулся, называется, на защиту! Защитничек…
Я мысленно кляла и костерила раненого, еле бредущего Никодима, пытаясь за этой руганью скрыть главное — свой собственный, медленно, но неотвратимо наползающий ужас перед неизбежным финалом От которого не уйти.
— Стой! — скомандовал Георг, натягивая поводья у довольно крутого обрыва над алмазно-бел ой, искрящейся под солнцем гладью Киршаговой пустохляби.
Соскочил, заглянул осторожно за обрыв. Отпрянул. Раздвинул губы в ядовитой ухмылке: — Тут и будет свершена казнь над царовыми преступниками!
Махнул, чтоб меня снимали.
— А теперь, — сообщил он, наклонившись над моим лицом, когда я уже лежала на каменистой киршагской земле, — ты узнаешь, как это приятно — быть утопленной в песке.
Поднял голову, оглядел пленных и проговорил, все так же гадко усмехаясь: — Объясним княгине, как это бывает? Кто из бывших моих верных слуг покажет своей новой госпоже, что ее ждет? Ну, Сонька, давай с тебя начнем.
— Бедная Сонька-то тут при чем? — рассердилась я. — Ты же меня пришел топить? Ну так и топи!
— Не спеши, княгиня, — захохотал Георг. — Экая прыткая. Сначала полюбуйся — тут есть чему любоваться! Вяжите Соньку посредине длинными веревками, чтоб потом вытащить можно было. Надо ж княгине узнать, какой она сама смотреться будет после купания-то!
Меня знобило. То ли от холода, то ли от напряжения. Ну Соньку-то зачем?.. Она ж из антов, может, потом перековалась бы под нового хозяина? Не так уж она была ко мне близка, чтоб умирать со мной, небось обошлось бы без навьей истомы…
— Раз, два!
Связанную Соньку раскачали за руки, за ноги и швырнули с обрыва в безмятежное сияние Киршаговой пустохляби.
— Княги… — только и успела выкрикнуть она напоследок. Невесомо-легкие песчаные волны, шаловливо расступившись, тут же сомкнулись без всплеска над ее запрокинутым, белым от страха лицом.
Я в ней ошиблась Моей смерти ей было не пережить Она все равно бы умерла почти сразу после меня Сама. Так или иначе. Но, может, все-таки лучше иначе, чем так — захлебнувшись в песке?
— Ну, уже можно вынимать? — весело спросил у меня Георг.
Я прекрасно знала из его фантазий, какое зрелище меня ждет. Но одно дело — через чье-то восприятие, а другое — увидеть самой.
Обвисшую Соньку, как чудовищную дохлую рыбину, выволокли на берег, Рот ее все еще был распахнут, но вместо слов из него сыпались только белые чистые песчинки.
— Вот так и ты будешь лежать! — похохатывая, объявил мне Георг, — А внутри у тебя будет…
Он коротким резким движением рассек ножом грудь мертвой служанки — через ребра, до легких. И оттуда, вместе с горячей еще, алой кровью, потекли струйки все того же песка. Они весело искрились на солнце, их было много, очень много — легкие бедной девушки были битком набиты киршагским песком.
— Гляди, княгиня, гляди! — иезуитски поворачивал мою голову к мертвой Соньке Георг, заставляя смотреть, — Будешь, как она, задыхаться, будешь ртом воздух хватать! А воздуха-то того и не будет, один только песок. Ужо надышишься им!..
Кавустовское подлое торжество было столь мерзким, что даже некоторые из лыцаров его сотни не выдержали, отвернулись. И один из отвернувшихся увидел.
— Георг! — закричал он — Всадники! От Киршагского кремля скачут!
— И что? — презрительно спросил Георг, с неудовольствием прерывая сцену своего торжества.
— Надо бы отступить к лесу, — неуверенно предложил все тот же лыцар. — Неудобно здесь оборону держать…
— Ладно, — согласился Георг, — Только сперва утопим княгиню. Вяжи ее!
Всадники и правда быстро приближались. Я уже видела даже жидкий пыльный шлейф, остающийся после конских копыт в хрустально-чистом воздухе — Быстрее давай! — заторопился Георг, — Посередке обязательно! За эту веревку и будем вытаскивать! Я непременно должен увидеть, что она сдохла! Что точно сдохла, что навсегда!
Меня грубо, больно ухватили чьи-то железные пальцы, далекий четкий горизонт вдруг ушел вниз. Потом вверх. Снова вниз. Меня раскачивали
И вот никто уже не сжимает мои лодыжки, не стискивает плечи. И я лечу — легко, свободно! И думаю
