вышедшие узнать, что стряслось.
— Ну полно лежать-то! — ласково предлагают они Фролу. — Чего разлегся?
— Отойди, хватит, — оттесняют они в сторону драчуна, все еще пинающего Фрола ногой.
Фрол с трудом поднимается. Качаясь, как пьяный, добредает до стены. Опирается, хрипло перхая и сплевывая кровавые сгустки.
Толпа гудит и недовольно наползает вновь.
— Не напирай, отступи, — все с той же добродушной безмятежностью уговаривают толпу княжеские дружинники.
А еле живого Фрола хлопают по плечу, заставляя вскрикнуть от боли:
— Топай, парень, топай!
— Да как же вы такое допустили? — возмущаюсь я, обводя удивленным взглядом невозмутимых киршагских дружинников. — Почему не разогнали озверевшую толпу?
— А чего? — флегматично отвечает старший витязь. — Они против князя не бунтовали.
— Но они избили Фрола! — Все еще не понимаю я.
— А какого… он в город поперся? — пожимает витязь могучими плечами. — Сидел бы здесь, в кремле, — ничего б и не было…
— Но он же ваш гость!..
— А князь наш его в гости не приглашал, — с категоричной решимостью произносит все тот же витязь, и я вижу, что вся киршагская дружина согласно кивает головами, — Князь вообще никого не приглашал. И вам бы, княгиня, не ходить за пределы стен кремлевских. Чтоб худа не приключилось.
Я смотрю на его статную фигуру, уверенную выправку, просматриваю его мысли и вижу, что этот витязь — полковник Аникандр, свято блюдет клятву верности, данную когда-то Михаилу, и совершенно уверен в собственной правоте.
— Но если я не гостья, по твоему мнению, то кто?
— Не знаю, — твердо отвечает Аникандр.
— И поэтому ты хочешь запереть меня в кремлевских стенах как пленнипу?
Аникандр искренне удивлен: — Кто ж вас держит, княгиня? Можете ехать хоть сегодня! Дороги из Киршага не перекрыты.
Я смотрю на его самоуверенное лицо, краем глаза отмечаю каменное выражение лиц остальных дружинников, вижу их мысли и начинаю впадать в тихую панику. Я могу попытаться объяснить им, что князь очень хорошо ко мне относится, что он — потом, когда придет в себя, — будет недоволен, узнав, как меня вот так взяли и выставили из его родового гнезда… Но свидетелей Михайловой благосклонности среди княжеских дружинников и слуг у меня нет. Каллистрат им все это уже говорил. Если они не поверили ему, с чего бы им верить мне? Совершенно посторонней княгине…
Да и не просто посторонней! Вражда между кравенцовскими и сурожскими князьями урегулирована посольством Михаила, но опять-таки кто об этом здесь знает? Все видят только одно: из посольской экспедиции Михаил вернулся ни живым ни мертвым, все остальные вроде бы перебиты в заповедном лесу, но кем, как? В живых — только Никодим, который после смерти Порфирия Никитовича — свободный человек. А за меня просил Каллистрат, который тоже не лыцар кравенцовский, давший клятву верности кравенцовскому князю, а так — непонятно что. И к тому же этот Каллистрат хочет жениться на княгине — его дружинники вон как этим похваляются!
— Аникандр, — ошеломленный, говорю я этому непробиваемому витязю с безразлично-спокойным взглядом, — зачем вы, княжеские дружинники, поверили сказке, будто я приехала захватить Кирщаг обманным путем? Это доверчивые анты могут попасться на подобную удочку, но вам, голутвенным, такое- не пристало! Разве я веду себя здесь как госпожа? Разве со мной отряд свирепых воинов?
— А кто вас знает? — пожимает витязь могучими плечами. — Говорят, вашу милость и в своем, Сурожском, княжестве не приняли! Кто ваши мысли может знать теперь? А про болтовню антовскую… Что ж, ежели анты правду говорят, так и голут-венному не зазорно их послушать!
— Но я хочу только одного — дождаться, пока князь Михаил вернется к жизни!
— Зачем? Ему ваша охрана без надобности, мы своего князя и сами сумеем оборонить от недругов!
— Но я все равно дождусь, пока князь придет в себя! — жестко сказала я.
Взгляд и слова полковника Аникандра посуровели:
— Вот и дожидайтесь. В покоях, что вам отвели. А в город ходить да антов баламутить — не след!
Он меня не боялся. В отличие от депутации городских антов, которые утром приходили к нему с просьбой выгнать чужую княгиню, обманом захватившую Киршагский кремль. Но и потакать мне не был намерен. А уж людям, которые остались здесь со мной, тем более! И это было совсем уж опасно для этих людей. Они — кто по стечению обстоятельств, кто по приказу Каллистрата — оказались со мной в одной лодке. Дырявой лодке, как выяснилось… И дырку эту затыкать мне — больше некому…
— Тогда, полковник, так. Всех, кому вы отказываете в гостеприимстве, я забираю в свои палаты. Прямо сейчас, немедленно' Василий, Степка! Зовите кучера Тугара, забирайте с кухни Бокшу, осторожно поднимайте Фрола, несите ко мне в покои. Будете теперь жить рядом со мной. А вам, Аникандр, и всей вашей дружине — низкий поклон за заботу!
Полковник пожевал губами, но путного придумать ничего не смог, поэтому только поклонился со словами: — Прощеньица просим, княгиня, если что не так!
Я кинулась в отведенные мне помещения. Рядом с моей просторной комнатой было две каморки, каждая с кроватью и широкой деревянной лавкой. Антов надо было селить все-таки отдельно от оболыжских дружинников, поэтому комнатушку побольше я сразу решила отдать голутвенным. Избитого Фрола, конечно, на кровать, а вот двое остальных на лавке явно не поместятся… Никодима я пока решила не забирать сюда — он все-таки свой, киршагский, тем более что места все равно не хватает. Может, перенести сюда и кровать из другой комнатенки? Анты привычные — поспят и на полу…
Но за этими мелочными заботами меня не оставляла забота главная: ну а дальше что? Окопаться за высокими киршагскими стенами, не высовывать носа из отведенных мне палат? Окружив при этом себя здесь чужими для Киршага людьми? Тогда я уж точно стану похожа на завоевателя-оккупанта! Даже в собственных глазах.
Что ж это за напасть такая?! Откуда мысль о моих захватнических планах проникла в киршагские умы? Оно, конечно, если подойти с предубеждением против меня, то и точно получается похоже на правду: явилась незвана-нежданна, живет, уезжать не хочет… Но я не очень верила в самозарождение подобной мысли в доверчивых антовских головах. Приняли-то меня хорошо! С чего вдруг такая перемена? Не Георгов ли хвост торчит из этой лжи? Может, конечно, это паранойя и я зря зациклилась на Кавустове — лежит он сейчас в поместье князей Шатровых, зализывает раны, никого не трогает… Или уж помер! Порфирий-то его своим мечом не гладил, не ласкал, дикую боль Георга после удара Порфирия я почувствовала достаточно отчетливо!
А вдруг это проделки Каллистрата, уязвленного в лучших чувствах? Очень уж он не хотел оставлять меня здесь, рядом с Михаилом! Вот и придумал столь хитроумный план, цель которого — выжить меня из Киршага любой ценой. А что его же люди и пострадали — так в любви, как и на войне, все средства хороши!
Такие неприятные мысли одолевали меня, пока я размешала людей, за которых чувствовала ответственность, на новом месте И не успела еще разместить, как в дверь боязливо постучали.
Вошла перепуганная служанка и сообщила, что Аникандр просит его принять.
— Зови, — еще более насторожившись, велела я.
И не зря. Едва только доблестный киршагский полковник ввалился ко мне, как я увидела, что он сдал меня. Со всеми потрохами.
— Княгиня, — начал он, с неудовольствием оглядев результаты моих усилий. — Ходатайство от горожан. Нижайше просят вашу милость явиться завтра к полудню на вече.
— У антов есть вече? — устало удивилась я.
— А как же, — хмуро ответствовал Аникандр. — Что ж мы за них станем разбирать их склоки и дрязги? Делать нам больше нечего!
