четвереньки, подглядывает в щелочку под дверью! — сообщил князь, отсмеявшись.
— А он не так подглядывает, — пригладила я мокрые вихры на княжеской голове, — Хотя, может быть, я и ошибаюсь
Но я не ошибалась.
Когда около полудня к нам явился рында из придворных даровых оруженосцев, мы уже сидели полностью готовые к дворцовой «уединенции». При всем параде, на низком старте.
Рында — молодой холеный отрок — сделал вид, что не удивился нашей готовности, снял в дверях свой замечательный головной убор, который назывался, насколько я могла понять из его горделивых мыслей, «клобук со шлыком», и торжественно провозгласил: — К царову величию пожаловать князю кравенцовскому Квасурову Михаилу и княгине (тут он чуть поперхнулся, уставившись на Филуману)… и княгине сурожской Шагировой Наталье! Нынче же!
— Сопроводишь? — спросила я строго. — До царова величия?
— Белено, — кивнул отрок, пряча глаза. В мыслях его было смущение, вызванное столь явным нарушением этикета: он — рында из придворных царовых оруженосцев! — и вдруг будет сопровождать ко двору каких-то князей! Будто они сами дороги не найдут И зачем? Все равно ведь у царова величия заведено, что после вызова да прибытия ко двору князья допущения к трону ждут часто по целым суткам! Что ж это — и ему, оруженосцу, с этими князьями ждать в царовой приемной?!
— Раз велено — поехали, — согласилась я.
У рынды из придворных царевых оруженосцев чуть глаза на лоб не полезли: разве так надо реагировать на царово волеизъявление? Да это почти равносильно соромному охаиванию воли царовой! Нет, об этом следует доложить!
И всю дорогу до Вышеградского кремля он мучился вопросом: как же лучше построить доклад тайному сыску? Ведь княгиня на словах вроде не усомнилась в царовом волеизъявлении… А тон непочтительный… Как его передашь?.. Еще и самого обвинят в дерзости…
В царовой приемной палате было малолюдно: молодцы с секирами по углам — молчаливые и неподвижные, будто изваяния, секретарь со склоненной непокрытой головой около двери в покои да угрюмый толстяк, которому было очень тяжко париться в дорогих соболях, накинутых поверх парадного платья.
Завидев нас, толстяк воспрял духом и кинулся навстречу с восторженным возгласом:
— Никак Михаил Квасуров пожаловал!
— И вам здравия желаю! — улыбнулся Михаил, пожимая протянутую руку. — А знакомы ли вы, князь, с княгиней Шагировой?
— Батюшки светы! — ахнул толстяк. — Княгиня! Слышал, да не верил! Ну красавица, ну прелестница! А я, княгинюшка, сосед ваш — князь турский Володимир Карпищев!
— Очень приятно, — склонила я голову, невольно краснея от потока образов, захлестнувших мысли турского Володимира.
— А уж застенчива, конфузлива! — восхитился Карпишев, не подозревая об истинной причине краски, бросившейся мне в лицо. — Мало девиц таких благовоспитанных встретишь теперь Даже и среди лыцаровых родов. Разве только среди монашек!
Развратная монашеская келья, представшая перед его мысленным взором, явно была взята с натуры. А вот мое присутствие в ней домысливалось турским князем прямо сейчас, на ходу.
— Ну вот, хоть нескучно будет! — продолжал балагурить Карпищев, не прекращая своих фантазий. — А то — веришь ли, Михаил, — с утра вызван, дожидаюсь тут среди этих болванов бесчувственных! — Он пренебрежительно повел княжеской дланью в сторону остальных присутствующих. — Маковой росинки во рту не было, не то что чарки вина! А теперь-то, как вы пришли, так и ждать веселее будет!.. А уж потом, как отпустит нас царово величие, — милости прошу ко мне! Я тут недалече остановился. Попируем. И обратно совместно можем поехать — из Вышеграда-то! Ты ж, Михаил, поди, только мальцом и был в моих турских землях? А княгинюшка так и вовсе не была!..
— Были мы недавно в ваших землях, — заметил Михаил, усмехнувшись.
— Тю! — возмутился Карпищев. — А че не заехали погостить?
— Закрутила нас нелегкая, — сокрушенно пожал плечами Михаил. — В заповедном вашем лесу. Много же там нечисти у вас развелось!
— Ох, нечисть — оно точно!.. — с важным видом закивал турский князь. — Все недосуг заняться. Дела, понимаешь, дела… А заняться надо, правда твоя…
— Князю Квасурову и княгине Шагировай — к царову величию! — ожил секретарь, с некоторой натугой отворяя тяжелую дверь в царовы покои.
— Ох ты! — опечалился князь Володимир. — Как вас скоро-то!.. И поговорить не успели…
— Успеем еще, — заверил Михаил, и мы шагнули в покои.
Тут-то я и увидела воочию мой ночной ураган.
Огромная крутящаяся воронка черного мысленного смерча лениво гуляла по пространству покоев. Она затягивала в себя, подчиняя, растворяя в своем водовороте сознание любого, кто оказывался на пути, — будь то группка челяди, жмущейся к стене, или рынды из отряда придворных оруженосцев, живым коридором вытянувшиеся по сторонам алой ковровой дорожки, уложенной от входных дверей до середины зала.
Стоило появиться в дверях нам с Михаилом, как ураган хищно устремился за новой добычей. Я просто физически ощутила, как чужая, могущественная воля пытается смять меня, выкрутить руки и ноги, безвольной тряпичной куклой завертеть в своей безжалостно-равнодушной кутерьме.
И это почти удалось. Головокружительная скорость обрушившегося вихря так успешно принялась размывать, сминать мое сознание, что еще миг — и я растворилась бы в нем, подобно всем остальным. Я уже чувствовала, что это сейчас случится. И что это не страшно. Это надо, и все!
Только истошный крик Михаила: «Княгиня! Наталья!» — выдернул меня из слепого повиновения чужой, беспощадной воле.
Я напряглась, сосредоточилась — и тяжким камнем, как неподъемный груз, выпала из черной хаотической круговерти. Выпала все туда же — на самое начало красной ковровой дорожки, возле только что закрывшихся за моей спиной дверей. С трудом, превозмогая онемелость мышц шеи, я повернула голову к Михаилу.
Разумеется, он и не думал кричать. Он стоял, плотно сжав губы, устремив взгляд в противоположный конец зала, и взгляд этот мне совсем не понравился. Сказать, что он был пуст, — ничего не сказать. Он был мертв. Он был искусственно нарисован на безжизненном лице моего князя. Князя, которого уже не было рядом со мной. Заверченного и унесенного чудовищным тайфуном, что все еще плескался вокруг, тянул в свои зловещие протуберанцы, пытаясь сделать со мной то же самое, что уже сотворил с Михаилом.
Наверно, я в этот миг взбеленилась и озверела. До совершенной беспощадности. Ледяными от бешенства руками я раздвинула, вспорола тушу урагана, вошла в его воронку и свирепо осмотрелась. Урагану было больно, неприятно и неудобно от моего присутствия внутри. Он напрягся, пытаясь выпихнуть меня обратно, он даже замедлил свое верчение. И это позволило среди десятков, сотен, тысяч лиц, погребенных в его смерчевых недрах, углядеть бледное, опустошенное лицо Михаила.
Не теряя ни секунды, я ухватила моего князя за безвольно проплывающую мимо меня руку и потянула к себе. Назад. Отступая, извлекая его из безудержной круговерти.
Тайфун, освободившийся от моего присутствия, отшатнулся, отпрыгнул, как чудовище, столкнувшееся с непреодолимым и опасным препятствием.
— Княгиня… — прошептал Михаил.
И это был его голос.
Он смотрел на меня — и это был его взгляд. За этот ласковый, обожающий взгляд я готова была уничтожить хоть сотню свирепых чудовищ, посмей они только покуситься на моего князя!
— Идемте, княгиня, нас ждут, — нежно прошептал Михаил.
И, взяв мою руку в свою, повел по ковровой дорожке.
Чудовищный вихрь, который продолжал метаться по огромной зале покоев как подраненное животное, судорожно отпрыгнул прочь с нашего пути.
А я наконец разглядела источник этого вихря. Он сидел на величественном даровом троне — парень,
