под его верховным руководством можно дело и не затягивать, а перейти сразу к самому главному, что свершается после утверждения брака на небесах…
— Князь, похоже, долгое лежание в «пылающем нубосе» вас нисколько не утомило?
— Вы правы, княгиня. Повторим еще?
— Обязательно. Но Вышеград…
— Вышеград подождет!
— Только до следующего утра.
— С вами, любовь моя, невозможно спорить.
— И бесполезно. Спросите хоть у кого.
— Спрашивать? Я лучше поцелую вас еще раз. Любимая моя княгиня, вы позволите мне эту вольность?
Но отплытие свершилось только через неделю.
За это время и вече, обещанное народу Киршага, успело состояться, и тризна по погибшим в заповедном лесу, на которую съехалось все кравенцовское лыцарство, — среди них множество моих знакомых еще по каллисгратовским пирам.
Жаль, не было самого Оболыжского. По моему настоянию князь отправил ему хвалебное письмо с пожеланиями скорейшего выздоровления.
Хватило даже времени Никодиму — он успел выполнить свое горячее желание и присягнул мне как своей госпоже на верность, поцеловав крест. Все было обставлено трогательно и весьма торжественно — не хуже, чем когда он присягал Пор-фирию Даже лучше: ведь кроме кравенцовского лыцарства присутствовали сразу две княжеские фамилии — в моем липе и лице Михаила.
Но самое главное, что князь Михаил за это время собрал целый полк из своих дружинников.
— Хватит приключений, любовь моя! — объяснял он мне, почти не прекращая целовать меня, — Мы прибудем в Вышеград спокойно. Без осложнений. И пусть для этого потребуется хоть целая армия — у Кравенцовского княжества достаточно людей, чтобы защитить наше с вами счастье, любезная моя княгиня, от кого угодно!
«Но не от немилости вашего вышеградского цара…» — думала я с тревогой. Слова многомудрого Каллистрата о запрете брака между столь значимыми особами, как князь и княгиня, не шли у меня из головы.
Несколько раз я порывалась сказать об этом Михаилу, но… Счастье и так мимолетно. Зачем омрачать его мгновения бесплодными размышлениями о будущих неприятностях?..
Зато какое было отплытие! Четыре ладьи, восемь стругов Михаил приказал, чтобы кроме гордых серебристо-зеленых квасуровских знамен и вымпелов на мачтах реяли также и бело-золотые шагировские стяги.
Пышность прощания не поддается описанию. А если учесть, что почти полдня нас сопровождала и вся флотилия киршагских рыбаков, то будет ясно — народная любовь к князю получила в этот день подкрепление не на одно десятилетие!
Прибытие в Дулебскую гавань получилось не менее пышным, хотя и с оттенком настороженности. Внезапное появление объединенного флота двух княжеств — морского Кравенцовского и, до этого вполне сухопутного, Сурожского — вызвало немалый переполох в порту. Дулебский лыцар Евграф, срочно прибывший к пристани, на которой разгружались наши корабли, хоть и демонстрировал все виды почтительного гостеприимства, но привел с собой такую дружину, что сомнений не оставалось — опасался захвата города.
Наши слова о том, что в Дулебе мы проездом, задерживаться не собираемся, а нуждаемся только в хороших лошадях для верхового передвижения на Вышеград и отличной карете для княгини Шагировой, были встречены с очевидным облегчением.
Лошади, карета и телеги для скарба были тотчас доставлены к причалу. Но тут образовалось новое препятствие. Разнежившийся лыцар Евграф, осознав наконец безопасность внезапного появления сразу двух княжеских персон, обратил теперь внимание и на приятные стороны нашего появления в Дулебе — а именно на такое чудо света, как княгиня Шагирова.
Последовало приглашение в дулебскую крепость — отдохнуть с дороги после морской качки, расслабиться душой…
— Князь… — предостерегающе прошептала я. Михаил посмотрел на меня, подмигнул и сообщил: — Супруга лыцара Евграфа, благородная Аграфена из лыцарова рода Кулебякиных зело прославлена своим собранием морских диковинок и украшений. Которые просто грех не осмотреть! — и подтвердил свои слова значительным кивком.
Ну что делать с этим насмешником! Пришлось ехать на пир к Евграфу дулебскому и его Аграфене.
Зато уж утро следующего дня мы встретили на пути в Вышеград.
Дорогу окружали леса — тяжелые, хвойные, с темной глубиной среди толстых еловых стволов. Но безопасные, по словам Михаила. Относительно безопасные, конечно. Торговые обозы, то и дело встречающиеся на пути и почтительно уступающие нам дорогу, были лучшим доказательством тому.
— Быть нам в Вышеграде уже сегодня! — заверил Михаил, гарцуя возле моей кареты.
И поздней ночью зарево вышеградских огней встретило нас.
— А как попасть на прием к вашему цару? — поинтересовалась я.
— Надо приехать и ждать. Раньше так всегда было, — пожал плечами Михаил. — Царово величие само определяет, кого ему к себе приглашать и когда!
— Точно ли никакого прошения не нужно подавать? — обеспокоилась я. — А то будем здесь сидеть до белых мух. А потом нам скажут: сами виноваты, надо было напоминать о себе, цару недосуг заниматься каждым приезжим князьком!
— О, вы, княгиня, плохо знаете царово величие!
— Совсем не знаю, — буркнула я.
— Тем более! — Михаил засмеялся. Цар обо всем осведомлен, все ведает, ничего не пропускает.
— Так ведь и свихнуться недолго — от переполнения мозгов ненужной информацией! — посочувствовала я.
— Только не цару! — заверил Михаил.
И мы заняли под ночлег целый постоялый двор.
Ранним утром я проснулась от неприятного ощущения, что покой вокруг обманчив и мертвый штиль на море связан только с тем, что мы попали в «око тайфуна», в самый центр урагана.
Небо за окном было серым, предрассветным. Князь сладко посапывал, широко раскинув руки, как бы приглашая вернуться в его объятия. Мы были не в море. Но зловещее ощущение, коснувшееся меня, не развеивалось. Хоть пол под ногами и был устойчив и волны остались далеко, но шторм бушевал нешуточный. Он ревел и громыхал, он уходил и отдалялся, но он совсем недавно был здесь, в этой спаленке. Пронесся я отправился дальше — не слышный уху, не видный глазу, но страшный в своей необузданной мощи. Что за наваждение?
— А откуда этот ваш пар знает все про всех? — поинтересовалась я, любуясь, как Михаил при утреннем умывании фыркает и плещется под потоками воды из кувшинов.
— Цар-то? — Князь взмахом руки отпустил слуг с пустыми уже кувшинами. — Сказок про то много ходит, но точно знать никто не может.
— Почему — не может — удивилась я.
— А потому что не положено! — потешно насупился мой проказник. — Никому не положено. Это же цар!
— А я вот знаю, — задумчиво сказала я. — Он подсматривает за всеми. По ночам.
— Цар? — не поверил Михаил.
Потом нахмурил лоб, о чем-то размышляя, прыснул от смеха. Не выдержал и уже расхохотался во все горло. Я с немым вопросом наблюдала это веселье.
— Очень уж ясно я представил себе, как великий цар бегает по ночному Вышеграду и, встав на
