Торлон. Война разгорается

Велла, закутанная с головой в толстый вязаный платок, стояла в санях и радостно махала ему рукой. Рядом с ней гарцевал на коне всадник, очень похожий на Гийса. «Это хорошо», — мелькнула мысль. По крайней мере, они не взяли его в плен. Считают одним из своих. Кто такие «они» и почему кого-то обязательно нужно брать в плен, Хейзит понятия не имел, однако вид друга в добром здравии и на воле придал ему столь необходимой сейчас уверенности. При этом от его внимания не ускользнуло то, что Гийс сдержал порыв поскакать ему навстречу. Он ткнул было коня в крутые бока пятками, но сразу же натянул удила и просто развернулся на месте.

— Никого ждать не будем! Поторапливаемся!

Хейзит решительно побрел, высоко поднимая ноги, через снежные заносы к саням. Если даже он поступает правильно, он не может поступить иначе. Вот в чем ответ. Долг и совесть оказались в нем сильнее здравого смысла, который ныл где-то под сердцем и ругал хозяина последними словами.

— Что тут у вас происходит? — крикнул Хейзит, приблизившись к зазывале. — Куда это вы нас везете?

— А ты кто такой будешь, умник? Хочешь остаться — оставайся. Нас прислали забрать всех, но никто не говорил, сколько этих всех должно быть. Лучше залезай в сани и помалкивай.

— Хейзит, иди ко мне! — снова послышался голос Веллы.

— Ты и есть Хейзит? — заинтересованно повернул коня другой всадник.

В глаза почему-то сразу бросился красный лепесток, нашитый на белом от снега плаще. Лепесток перечеркивала желтая дуга. Вспомнились давнишние объяснения Ротрама по поводу столь любимых мергами чинов и званий. Красный лепесток, перечеркнутый желтой дугой, означал херетогу,[13] то есть, если память Хейзиту не изменяла, сотника. Между тем всадников было едва ли больше двадцати. Подозрительное несоответствие. Либо это все, что осталось от положенной сотни, либо…

— Да, я и есть Хейзит, если вы хотели меня видеть. А я с кем говорю?

Он заметил, как не хочется собеседнику разыгрывать вежливость и отвечать на прямо поставленный вопрос. Но традиции требовали при знакомстве представиться. Даже если вслед за этим должна была последовать схватка не на жизнь, а на смерть. Душе важно знать, кто отправил ее в объятия Квалу…

— Донел.

— Хелет Донел, ваш громкий человек не ответил на мой простой вопрос: куда нас везут. Раз вы слышали мое имя, то наверняка знаете, что за строительство печи здесь отвечаю я. Вы только что самовольно помешали строительству.

Донел сделал знак озадаченному глашатаю, чтобы тот продолжал созывать людей и не привлекал своим молчанием внимание окружающих, а сам стал наступать конем на Хейзита, оттесняя юношу в сторону от саней.

— Не знаю, кем ты себя возомнил, приятель, но сейчас ты будешь слушаться меня и делать то, что я скажу. Мы здесь не печки строим, как ты правильно заметил, а людей спасаем. — Последнюю фразу он произнес более миролюбивым тоном: к ним молча подъезжал Гийс. Хейзит оглянулся на друга и осознал, что теперь они рискуют оба. — До тех пор пока не выяснится, с кем вам тут давеча пришлось иметь дело, все работы в карьере или около него остановлены. И везем мы вас не куда-нибудь, а домой. Вы довольны, маго[14] Хейзит?

Гийс стоял не вмешиваясь. Конь под ним тихо храпел, предвкушая нелегкую дорогу, и лизал дымящимся языком снег.

— Полагаю, Ракли знает о ваших действиях?

— Вероятно. Но я подчиняюсь не Ракли. У меня приказ довезти всех здешних работников в целости и сохранности до Вайла’туна, а дальше — не мое дело. А вы бы предпочли остаться?

— Да. И чтобы мои люди остались тоже. Не знаю, кто отдает вам приказы, хелет Донел, но цели безопасности Вайла’туна требуют, чтоб работы продолжались. Со своей сотней вы бы могли нам прекрасно помочь.

Упоминание сотни явно смутило заносчивого собеседника. На выручку неожиданно пришел Гийс:

— Не время пререкаться, Хейзит. Все тебя ждут. Садись-ка лучше к Велле и поехали, пока не поздно. Смотри, какая погода. Будь сейчас солнце, как вчера, наверняка бы нас тут оставили с новой подмогой. А так сам посуди: никто понятия не имеет, что вокруг нас происходит. Может, от Пограничья сюда уже идут новые отряды этих… как он себя назвал… аз’венеддом? А мы тут стоим и время теряем. Идем.

Когда Хейзит вскоре послушно усаживался в сани к радостно щебетавшей Велле, Гийс наклонился к нему с коня и шепнул на ухо, чтобы не услышали соседи:

— Берегись его.

Оставалось лишь догадываться, что он имел в виду. Караван пришел в движение. Гийс выпрямился в седле. Сани тронулись.

Велла обхватила брата за плечи. Она видела весь их разговор со стороны и была благодарна Гийсу за то, что тот не дал Хейзита в обиду какому-то грубияну. Этот самый Донел разбудил их ранним утром, просунувшись в шатер и сообщив заспанному Гийсу, что нужно собираться. На вопрос, кто это был, Гийс закатил глаза и выразился крайне неопределенно, мол, большая шишка. Смысл этого выражения Велла поняла. Не поняла она только, почему «большая шишка» лично будит Гийса, который, как она могла себе представить, имел далеко не самый высокий чин. Они быстро собрались, вышли на улицу умыться снегом, но, обнаружив его вокруг в столь большом количестве, так растерялись, что забыли растолкать Хейзита. Велла бросилась помогать раненым, а Гийс пошел седлать коня. Она видела, как Донел перебросился с ним несколькими фразами, кивнул, махнул рукой и вскочил в седло. Гийс скоро отыскал ее, а все дальнейшее… только что благополучно разрешилось.

Хейзит понуро молчал. Смотрел по сторонам, стряхивал с себя и сестры снег, зевал, изображая внутреннее спокойствие, но взгляд его серых глаз оставался напряженным и сосредоточенным. Велла улыбалась ему, подбадривая, порывалась вовлечь в разговор о приближающемся доме, о том, как будет рада мать, завидев его с кухни, и, в конце концов, спохватившись, вынула из-за пазухи красиво вышитый сверток, в котором оказались две хлефы, сладкие ржаные булки с запеченными сухофруктами и орехами. Мать обычно подавала хлефы с пылу с жару, зимой о них очень приятно было греть руки, откусывая пышные, подрумяненные бока и запивая горячим травяным отваром с клюквой, а сейчас они оказались чуть теплыми, но то было тепло тела любимой сестры, и Хейзит только тут сообразил, насколько же он голоден.

— Ишь спасатели нашлись! — говорил между тем сидевший впереди них пожилой дровосек в неказистой лисьей шапке, сплевывая на снег и поигрывая длинной рукояткой видавшего виды топора. — Знаем мы, кого они спасают! Шкуру они свою спасают. Не стоять же им на морозе в ожидании неприятеля. Да и денежки на наших трудах сберегут, бедняжки. Нет работы — нет оплаты. А я на зиму еще толком не скопил…

— Да чего ты заладил, Тангай! — оборвал его сутулый сосед и сухо закашлял. — Кончай в волыну дудеть, надоел уже, — добавил он, вытирая рукавом рот и оглядываясь через плечо на попутчиков. — Языкастым ты на старости лет, вижу, стал. Помолчал бы.

— У тебя вон, видать, все схвачено-перехвачено, Кас, — нарочно повысил голос старик. — А мне обидно. Я, может, потрудиться бы еще хотел, а они «давай, садись, поехали тебя спасать». А от кого спасать-то, братцы? От тех с ленточками, что ли? Так они драпака давеча вона какого задали. Все видели.

— Все, да не все, — хмыкнул Кас. — Кое-кто из наших ничего больше не увидит. Им благодаря…

— Да иди ты, дуралей! — Тангай угрожающе поднял топор, похлопал варежкой по лезвию и поставил на место. — Война без гибели не бывает. Гибнут одни, гибнут другие. Ну и что с того? Все когда-нибудь помрем.

— Раньше времени не хочется.

— Ну и не хоти! А я тебе так скажу: не нравится мне все это, очень не нравится.

— Что на сей раз?

— Хорошо еще, что дружка моего не отобрали. — Тангай тяжело опустил кулак на рукоятку топора. — Я-то ведь с того дня, как мы Локлана спровадили, все жду, когда за нами придут…