– Пожалуй, тебе самое время уйти куда-нибудь.
– А вот же хрен тебе, ублюдок.
Бандит бросился на Джейка.
Сделав шаг в сторону, Джейк выкинул вперед ногу.
Тяжелый ботинок попал парню в коленную чашечку. Бандит коротко взвыл, выругался, покачнулся и упал на пытающегося подняться дружка.
Краем глаза наблюдая за ними, Джейк наклонился к нищему.
– Ты можешь встать?
Бразильский ветеран одарил Джейка ехидной тонкогубой улыбочкой.
– Само собой, Кардиган.
Он вскочил на ноги.
Двое бандитов уже добежали до выхода из переулка.
Сунув в руку Джейка какую-то бумажку, нищий ловко обогнул его и бросился прочь.
В записке – а это была записка – говорилось: «А ведь попрошайка мог быть и камикадзе. Езжай-ка ты домой, в БЛА».
Глава 8
Привратник пятиэтажного отеля «Алжир» сломался во дни незапамятные и упал на мостовую. Никому и в голову не пришло подобрать его или попробовать отремонтировать. Покрытый ржавчиной, вспоротый и выпотрошенный, исписанный похабщиной на различных языках, он так и валялся слева от входа.
С полчаса назад пошел крупный, холодный дождь; капли звонко стучали по пустой оболочке привратника. Неровная мостовая была скользкой и черной.
Аэротакси Гомеса появилось в поливающем землю дождем ночном небе, прошмыгнуло среди пешеходных эстакад, окружавших отель и другие, столь же обветшалые, заброшенные Богом и людьми части Парижа.
Выскочив из порядком разболтанной машины сразу, как только она коснулась земли, Гомес бросился к отелю, на бегу огибая павшего привратника.
– Madre[31], – только и мог сказать он, когда его респираторная система подверглась атаке всей вони, накопившейся в маленьком круглом вестибюле. Преобладал запах давно не мытого тела, но заметны были также ароматы протухшей пищи, мочи, дохлых грызунов, сильных антисептиков и увядших цветов.
Клерк, толстый негр-киборг, обмяк, навалившись грудью и головой на конторку из искусственного мрамора. Медная правая рука безжизненно свесилась через край конторки.
Прищурившись, Гомес секунд десять изучал его.
– Дышит.
Придя к такому оптимистическому выводу и обнаружив лестницу, он начал подниматься. Был здесь и лифт, но механизм этот не вызывал большого доверия.
По пути к третьему этажу, где имел резиденцию Эдди Ангиль, запашок был еще круче. Наркотики, из тех, которые курят, рвота, еще какая-то трудно определяемая мерзость.
На площадке второго этажа Гомес чуть не свалился, зацепившись о забытую – а может, выкинутую кем-то металлическую ногу.
– Довольно беспечно, – заметил он, проходя мимо.
На хлипкую неодеревянную дверь номера 383 кто-то прилепил большую стереоскопическую фотографию голой женщины. Другой кто-то обвел ее груди корявыми красными кружочками.
– Никуда не денешься, Париж так и остается столицей художников.
Пожав плечами, Гомес постучал в дверь чуть правее голой коленки.
Ответа не последовало.
Он постучал еще раз.
Теперь послышался скрипучий голос:
– Кто там?
– Гомес. Меня послал Лаймхауз.
– Кто-кто?
– Я Гомес. А послал меня Лаймхауз.
– Минутку.
Через минуту с той стороны двери послышалось какое-то поскребывание. Прошла еще одна минута, и дверь открылась.
– Входи, Гомес. Я нездоров.
Гомес вошел боком, стараясь не прикоснуться к Ангилю, который, покачиваясь, стоял на пороге. Коротышка, не больше пяти футов четырех дюймов, с седыми волосами, он был облачен в замызганную сине-белую полосатую рубашку, мешковатые трусы и один носок.
