Старатели трудились, как каторжники.
Несколько лет назад я видел черно-белые фотографии Себастио Сальгадо, на которых был запечатлен огромный прииск Сьерра-Невада в Бразилии. Я вспомнил снимки сотен и тысяч измазанных грязью людей, карабкавшихся по шатким лестницам, установленным на склонах котлована. Они поднимали мешки с породой, которая затем промывалась. На прииске рядом с Шакисо лестниц не было. Рабочие сами находили опору и удерживались на стенках котлована.
В определенном смысле эта система работала эффективнее. Подъем лотков с породой по цепочке был более быстрым и требовал меньше усилий.
Старатели трудились вместе, потому что иного выхода у них не было, но у меня создавалось впечатление, что делают они это с неохотой. Если бы представилась возможность, половина из них, не задумываясь, убили бы товарища ради крошечного золотого самородка. Ной показал нам двух или трех человек, от которых следовало держаться подальше.
— Это Джосия. — Ной показал пальцем на пожилого прихрамывающего старателя. — Он убил собственную жену, заподозрив, что она спрятала от него мешочек с золотом. Он уже спрашивал, зачем вы сюда приехали.
Ной многозначительно погладил себя пальцем по носу.
— А вот Иоганнес. У него СПИД, но он продолжает насиловать девушек из Тигрея.
Чуть позже я покинул прииск и вернулся в деревню. Самсон жаловался, что от доходившей до щиколоток грязи его туфли совсем развалились, и предложил купить ему пару резиновых сапог. Мы отправились на рынок и стали копаться в ворохе выставленных на продажу поношенных вещей. Единственные сапоги оказались ярко-зеленого цвета и были велики на четыре размера. Самсон все равно купил их.
В дальнем конце рынка послышался какой-то шум. Издалека можно было рассмотреть проституток, окруживших прилавок. Они с восхищением разглядывали товар. Здесь были помада и дамские сумочки, одеяла и простыни, кожаные футбольные мячи, французский лосьон после бритья, шелковые рубашки, швейцарские часы и блоки сигарет «555». Несколько девушек подошли ко мне, упрашивая купить им что- нибудь из этой роскоши. Самсон объяснил, что все эти товары — контрабанда, которую коммивояжер раз в неделю привозит из Джибути.
Он переезжает от прииска к прииску, продавая этот хлам. Кому в таком месте нужен лосьон после бритья? Вместо того чтобы копить деньги, глупые люди приходят сюда, в Америку!
Самсон махнул рукой в сторону грубой, сделанной от руки надписи, которая красовалась над прилавком. На ней было одно-единственное слово на языке амхари — «Америка».
Пока мы возвращались к котловану, я размышлял, почему люди так ценят золото. Почему обычному, довольно бесполезному металлу на протяжении многих тысячелетий придавали такое значение? В чем причина — в цвете, тяжести или излучаемом им тепле? Или золото ценили потому, что оно не ржавеет и не окисляется даже в самом сыром климате?
Как бы то ни было, золото хранили и обрабатывали еще древние египтяне, хотя человек познакомился с этим металлом задолго до эпохи фараонов. Кусочки золота были обнаружены в испанских пещерах на стоянках эпохи палеолита, возраст которых оценивается учеными в сорок тысяч лет. Жажда золота стала причиной многочисленных жестокостей, среди которых не последнее место занимает покорение Америки испанцами, в результате чего погибли империи ацтеков и инков.
Солнце нещадно пекло нам головы, пока мы по неровным тропинкам спускались на дно котлована. Я обратил внимание на резкое повышение температуры. В пятидесяти футах от поверхности я уже задыхался, изнемогая от раскаленного воздуха. Еще пятьдесят футов вниз, и с меня градом повалил пот. Старатели привычными движениями поднимали наверх лотки с породой.
Они тоже были все мокрые от пота, но я ни разу не видел, чтобы кто-то пил воду. Если им нужно было помочиться, они делали это, не сходя с места.
Мы присели на корточки в толстом слое жирной грязи на дне котлована, ловя ртами воздух и жалея, что не захватили с собой воды для питья.
Вокруг нас десятки женщин и детей накладывали породу в круглые лотки. Наверху дети проявляли живейший интерес к иностранцу и всегда подходили поближе, чтобы получше рассмотреть меня.
Но на дне котлована я не вызывал никакого интереса. Дети трудились, как настоящие рабы. Они на самом деле были рабами — сомневаюсь, что они получали заработанные деньги. Рядом работали их матери — крепкие, ладно скроенные, с сильными спинами и мускулистыми руками. Несколько женщин были явно беременны.
Один из мальчиков, лет десяти, подарил мне трогательную улыбку. Самсон объяснил, что здесь трудятся с малолетства.
— Они работают здесь, в яме, — сказал он. — Но от них гораздо больше пользы при прокладке туннелей вдоль золотоносных жил. Ребенок пролезет в отверстие шириной всего несколько десятков дюймов.
— А там можно застрять?
— Да, — кивнул Самсон. — Тогда они задыхаются. Или погибают под завалом.
Мы оказались здесь в самое неподходящее время. Не успел Самсон закончить свои объяснения, как мы услышали крики, доносившиеся откуда-то сверху. В котловане всегда было шумно, но эти крики перекрывали обычный гам. Многие старатели бросили лотки и принялись карабкаться наверх. Другие бежали по краю котлована.
— Завал, — спокойно прокомментировал Самсон. — Кто-то попался. Может быть, ребенок.
Мы оставили женщин и детей, поспешно выбрались наверх и пошли по направлению к лабиринту туннелей. Толпа старателей яростно раскапывала землю ломами и заступами, а один мужчина громко кричал, произнося одно-единственное имя: «Ади! Ади! Ади!» Ответа не было.
Из деревни прибежала босоногая женщина.
Она истерически рыдала. Позже я обнаружил, что ее никто не звал — она просто почувствовала, что ее мальчик, ее старший сын, попал в завал. Мы прислушивались, отчаянно пытаясь уловить хоть какой- нибудь шум. Из-под земли не доносилось ни звука — жуткая тишина, которую невозможно забыть.
Женщина перебегала от одного колодца к другому, выкрикивая имя сына. Все остальные дети уже выбрались на поверхность. Они сказали, что Ади рыл отдельный туннель, в стороне от других, когда сверху обрушилась земля. Мать рыдала; черты ее лица были искажены горем. Нет ничего страшнее лица матери, потерявшей ребенка. Я не мог на это смотреть. Старатели окружили женщину, утешая ее. Мне хотелось, чтобы кто-то ободрил женщину, сказал, что еще есть надежда и что бывали случаи, когда после землетрясения дети держались под завалами несколько дней. Но мать, как и все остальные, понимала, что ее сына уже нет в живых.
Перед самым заходом солнца тело Ади, наконец, нашли. Мальчика откапывали столько времени, потому что он работал на большой глубине. Разнузданная и беззаботная атмосфера деревни испарилась. В этот вечер ни один из старателей не шутил, не хвастался и не упоминал о проститутках из Тигрея. Люди объединились в некое братство, и я впервые почувствовал уважение к ним.
Погиб один из них. Неважно, что это ребенок девяти или десяти лет, — он был одним из шахтеров, погибших на посту. В полном молчании старатели понесли тело мальчика в деревню. Мать брела рядом, поддерживая ладонью голову сына.
Ее глаза распухли от горя и слез.
Омерзительный карнавал прошлой ночи был забыт. Никто не пьянствовал в баре. Несколько клиентов, которые не могли изменить привычке, просто сидели, уставившись в пространство и утешая друг друга. В задней комнате огонь под перегонным кубом был погашен. Капель прозрачной жидкости из краника умолкла. Проститутки расчесывали волосы, готовясь провести ночь без работы.
Изуродованное тело Ади завернули в белое покрывало и положили в родительском доме. Мы с Самсоном зашли туда, чтобы выразить соболезнования. Хижина была уже заполнена людьми.
Самсон прочел 23-й псалом — такого проникновенного чтения я никогда не слышал:
