перестал бороться, но его партнер затащил Билли под прикрытие капота машины, направив на нее свой пистолет.
— Отпустите моего партнера! — закричал полицейский. — У вас ничего не получится.
Эдем знал, что они не станут стрелять в Билли. Так их учили. Он подтолкнул своего заложника к открытой двери, прикрываясь им от другого полицейского. Затем он заглянул в машину и повернул ключ зажигания.
— Отпустите ее! — прокричал он второму офицеру. — Я знаю, что вы не станете в нее стрелять. А то бы я убил этого негодяя. Будьте в этом уверены.
— Объясните им! — крикнула Билли. — Пусть они позвонят в посольство.
— Это не сработает.
— Пожалуйста, Эдем. Это единственный способ.
— Не могу воспользоваться этим шансом. Отпустите же ее. — Он еще крепче прижал оружие к подбородку своего заложника. — Мне нечего терять. — Подтверждая эти слова, он вскинул пистолет и выстрелил в сторону женщины, стоящей под фонарем. Он задумал промах, но полицейский этого не знал. Пуля, не причинив никому вреда, отлетела от фонарного столба, где рыдавшая закрыла глаза и молилась своему Богу. — Говорю вам, что мне нечего терять.
Полицейский заколебался, но потом отбросил свой пистолет и поднялся. Эдем оттолкнул своего заложника в сторону от Машины.
— Быстрее, Билли. Поехали. Залезайте.
Но полицейский не сдавался. Когда Эдем захлопнул свою дверцу, он бросился через капот и оттащил Билли на тротуар, в сторону от машины. Поблизости заревела полицейская сирена, и Эдем понял, что уже не сможет ей помочь. Он знал, что вреда ей не причинят, что, как только ЦРУ возьмет ее под свое крыло, она вернется в Америку. Потом, когда все закончится, он отыщет ее. Сейчас нужно действовать по обычному правилу — решать собственную проблему.
Он перевел рычаг на первую скорость и рванул с места. Полицейский, которого он держал заложником, схватил пистолет своего партнера и открыл огонь. Но Эдем находился уже слишком далеко. Возраставшая скорость машины делала его неуязвимым для пуль.
Последнее, что ему удалось увидеть, была кричавшая Билли, с лицом, обращенным к нему, и полицейский, все еще оттаскивавший ее.
— Они захватили эту женщину.
— Кто?
— Берлинская полиция.
Хилсмэн выглядел довольным собой, будто он лично участвовал в задержании. Известие об этом было передано по телефону полицейского управления через Гербхарта, и сотрудник Секретной службы получил большое удовольствие, продемонстрировав ЗДР, что он был главным связным у полиции.
— Нам она нужна здесь, — сказал ЗДР.
— Это не так легко.
— В чем проблема? Она же наш оперативный работник.
— Слишком много собачьей гласности. Именно поэтому. Была стрельба. Этот англичанин совсем обалдел. Палил в толпу. Пресса хочет знать, что происходит. Копы тоже.
— Нам следует немедленно переговорить с ней.
— Когда уляжется пыль.
— Это может оказаться слишком поздно.
— Подождите пару часов. Потом мы махнем в полицейское заведение.
— Но я не хочу, чтобы какой-нибудь немецкий сыщик слушал нас. Этот материал засекречен.
— Это единственное правило, по которому они обычно играют.
— Тогда введите какие-нибудь чертовы исключения.
— Мы делаем все, что можем, — обиженно ответил Хилсмэн.
— Этого не достаточно.
— Послушайте, вы сами все это заварили. Вся эта каша — дело ваших рук. Немцы же всегда хотят только сохранить свои права.
— Объясняю еще раз: когда я увижу ее, не должно быть никаких копов.
— Но почему? Что здесь происходит? Что скрывают от меня?
— Это дело нашего управления. Если вы хотите получить ответы, добудьте разрешение.
— Почему такое особое отношение к этой женщине? Что она, черт возьми, знает?
ЗДР не ответил на этот каскад вопросов. Он и сам мог их задать. Он перестал понимать, что происходит на самом деле и что, дьявол ее возьми, знает эта женщина.
Он узнал это четыре часа спустя.
Больше, чем он думал, меньше, чем он опасался.
Полиция провела довольно основательный допрос, прежде чем позвонить в посольство и пригласить его, к удовлетворению Хилсмэна, в следственную часть. Они прибыли туда в час ночи и прошли черным ходом, как это и было предусмотрено. Еще двадцать минут они ждали в приемной, прежде чем к ним вышел Гербхарт.
— Извиняюсь, что заставил вас так долго ждать, — сказал он, даже не пытаясь изобразить искренность извинения. — Пресса… Как собака, ожидающая кость. Теперь наконец эти газетные шавки ушли.
— Что же она сказала?
— Очень мало. Но прежде всего то, что она не причастна к убийству в Нордхаузене. И не причастен к нему, по ее словам, и этот англичанин.
— И ничего больше?
— Сказала, что работает на вас и потому отчитается только перед вами.
— Пять часов для того, чтобы выяснить это? Господи, вы что ж, не могли вызвать нас пораньше?
Гербхарт испытывал давление своего начальства в отношении немедленной передачи этого дела американцам. Но он сопротивлялся, желая самолично разобраться во всей этой истории. В конце концов, добыча-то его.
— Были трудности с прессой и все такое. — Он бы, конечно, не уступил, но его босс просто поддался давлению и приказал вызвать американцев. — Эти двое нашли тело Гуденаха и пришли в ужас. Они же знали его еще с Америки, и он обещал им показать в горах старые ракетные установки, оставшиеся со времен войны. Поэтому-то они и оказались здесь. И они отправились в Дрезден. Остановившись в отеле, они увидели в газетах свои фотографии. Мы проверили это, она сказала правду. Дальше они направились в Берлин, но на них якобы напали какие-то безумные осты.
— Осты? — переспросил Хилсмэн.
— Восточные немцы. Их ограбили и заперли в каком-то доме. Где, она не знает. Им удалось улизнуть, и их подвезли сюда. Они направлялись в американское и английское посольства. Если верить ей, они не знали, что машина ворованная. Но полиция их остановила именно по этой причине.
— И это все? — перебил ЗДР.
— У нас есть полный протокол, который вы можете прочитать.
— Позже. Теперь я хочу ее повидать.
— Конечно. Я пойду с…
— Один. Как вас и проинструктировали.
