еще звучал в отдалении, но уже совсем глухо, а потом и вовсе прекратился. По внутреннему телефону он вызвал секретаршу. Она все еще не вернулась. Тогда он позвонил телефонистке и попросил соединить его с Дмитрием Зорге в российском посольстве в Вашингтоне. Он попросил ее позвонить Зорге домой и проверить, нет ли опасности прослушивания. Ему пришлось подождать минут пять, пока их соединили.
— Дмитрий, извини, что звоню так рано. — В Вашингтоне было только три часа утра, но дело не допускало промедления.
Закончив разговор, он снова вернулся к докладу, проверяя на всякий случай, не пропустил ли чего- нибудь важного с первого раза.
— Не думала, что вы уже вернулись, — сказала секретарша, удивленная его присутствием в кабинете.
— Надо было срочно повидаться с председателем.
— Хотите чаю?
— Неплохая мысль.
— Я вышла по сигналу тревоги.
— Еще одна тренировка?
— На этот раз действительно был пожар. Вспыхнули провода.
…. — В таком старом здании это неудивительно. Где горело?
— На четвертом этаже.
— Кто-нибудь пострадал?
— Нет, но комната сгорела еще до того, как вмешались пожарные. Небольшая комната. В секторе информации.
— Какой информации? — внезапно встревожился Ростов.
— Старой. Там не было ничего важного. Я проверила, понимая, что вы захотите узнать. Никто за последние годы туда не заходил. Там была следующая порция данных, которую собирались заложить в компьютер.
— Какие же папки сгорели?
— Все послевоенные. На агентуру и другую контрразведывательную информацию с окончания войны и до 1956 года.
Ничего. Просто пустой экран, совсем пустой.
Билли стояла у окна, ее глаза отдыхали после многих часов сосредоточенности на экране компьютера. Яркое солнце, особенно резкое на фоне всей этой зимней ясности, добавило ей ощущение дискомфорта, и она вернулась обратно в комнату.
Оглядела свой маленький кабинет — единственное рабочее место, которое когда-либо у нее было. Никаких высоких технологий, ничего особенного. Просто затемненная комната, последняя направо на втором этаже здания, где помещалась компания такси. Она всегда не любила это место, казалось, что ее просто затолкали сюда нарочно, с глаз долой. А теперь она больше всего хотела остаться именно здесь. Она боялась, что безликие начальники в Лэнгли ликвидируют все это во имя экономии. В течение многих лет она укрывалась здесь от всех перипетий своей личной жизни, от того же Питера.
Что же, черт возьми, станет она без этого делать? Что знала она о внешнем мире? Кому могла бы сгодиться эта собирательница и распределительница разведывательной информации в возрасте сорока одного года, все свое время проводившая перед компьютером? Кого еще интересовала судьба всех этих файлов, которые она собирала многие годы, куча данных, которую она перекачивала в Лэнгли? Использовалась ли она, пригодилось ли там хоть что-то? Имело ли это хоть какой-то смысл? Что значила она сама, Билли Вуд?
К тому, что сегодня было известно в Лэнгли, она не могла добавить ничего. Абслютно ничего.
Она пересмотрела все индексы, подключала к программе все сколько-нибудь значимые факты, но это ни к чему не приводило. Никаких взаимосвязей между деталями, которые касались Северного Оленя, и вирусной зараженностью компьютера. Прошло три дня, она была на взводе, глаза покраснели, результат нулевой.
Вернувшись к столу, Билли попыталась сосредоточиться. Внезапно она ощутила во рту вкус сигареты, ей захотелось покурить. Бросив это много лет назад, она иногда, в состоянии напряжения, тосковала по сухому горькому вкусу дыма.
Зазвонил телефон, она потянулась снять трубку.
— Да.
— Билли?
Она узнала голос Такера.
— Хэлло, Фил. — Они теперь называли друг друга по первым именам.
— Как ваши дела?
— Пусто. — Она почувствовала тоску в собственном голосе.
— Постарайтесь, Билли. У нас здесь не лучше. А события развиваются. Возможен и прорыв.
— Что произошло? — Она несколько встряхнулась.
— Северный Олень больше не одинок. — Он говорил намеками, зная, что при всей закрытости телефонной линии возможность подслушивания не исключалась. — Присоедините к нему Крыло Запада.
— Где же?
— Ганновер. В Германии. Работал носильщиком. Только загрузил небольшой пассажирский самолет и наткнулся на один из его пропеллеров. Самолет направлялся на взлетную полосу, был поздний полет, так что до утра никто не нашел его или то, что от него осталось.
— Известны какие-нибудь подробности?
— Только то, что ему было примерно шестьдесят пять лет и он собирался уволиться.
— А что говорит полиция?
— Наши люди теперь это выясняют. Нам надо соблюдать осторожность. Мы не можем использовать обычные каналы.
Но по всему, что мы знаем, это отнесено к несчастному случаю. Я думаю, что у него были проблемы с алкоголем. Так говорит его жена.
— Вы с ней общались?
— Она нам дозвонилась. Так мы об этом и узнали. Она беспокоится по поводу пенсии.
„Кто же об этом не беспокоится?“ — подумала Билли.
— И это все?
— На сегодня — да. Я получу полный отчет и тогда перешлю его вам.
— А не показал ли что-нибудь компьютер? — на всякий случай спросила она, заранее зная ответ.
— Ничего. Как и раньше. Все та же история. Но это уже само по себе важно. И вам следует, учесть.
— Он немец? — спросила она, не зная, что побудило ее задать этот вопрос.
— Не знаю. Вероятно. А почему вы спрашиваете?
— Просто в поисках взаимосвязи. Не служил ли он, случаем, в СС? — Это была шутливая подковырка, которую оца позволила себе непроизвольно.
— Ну да, возможно, мы наконец обнаружим Адольфа Гитлера. Не знаю, черт возьми! И вряд ли мы теперь узнаем.
— Спасибо, Фил. — Она знала, что он не упустил сарказма в ее голосе.
Такер попрощался:
— Желаю удачи.
Она не сразу повесила трубку.
Две смерти. Пока она сидит здесь перед немым экраном, там умирают люди. А от нее ожидают ответа, какого-то решения из ничего. Как холодно, как тоскливо! Две жестокие, ужасные смерти в чужих странах, известных ей лишь по карте.
Она подумала о Крыле Запада, представила, как он был расчленен и разбросан крутившимся пропеллером, просто вышвырнут из жизни, будто никогда не существовал, даже тела его не осталось для
