— Заводите машину! — распорядился начальник группы управления Гроб Митцер, которому было немногим более двадцати.
Самый младший из ученых бросился к грузовику и завел мотор. Остальные сгрудились вокруг яркого костра, некоторые все еще подбрасывали в него пачки документов, другие были как бы загипнотизированы языками пламени, которое стало последним напоминанием об их неудаче.
— Проклятье политикам! — воскликнул Митцер.
— Проклятье Гитлеру! — сказал стоявший рядом с ним Хайнрих Триммлер-Шпидаль.
— Нет. Это не его вина, Хайнрих. Он делал то, что нужно для Германии. Это вина других. Тех, кто не мог равняться с ним и кто его оставил. Политиканов и генералов, негодяев, подобных Герингу, этой жирной свинье.
— Он прав, Хайнрих. Они оставили его, — присоединился к разговору Альберт Гуденах. — Боже, теперь все они разбегаются в поисках укрытий. Даже Мартина Бормана видели по ту сторону границы вместе с русскими солдатами.
— Когда? — спросил Триммлер-Шпидаль.
— На днях. Помните группу медицинских сестер, которая проходила мимо нас в Росток?
Триммлер-Шпидаль кивнул.
— Одна из них и видела его. Какая-то генеральская дочка. Она встречалась с ним раньше.
— И она сказала, что это был Борман?
— Так она говорила. И он даже не находился под стражей. Просто сидел на заднем сиденье какой-то штабной машины, в панике направлявшейся на восток.
— Что-то не верится.
— Я просто передаю ее рассказ.
— С большими «шишками» все в порядке. Все они о себе позаботились. Но что же нам теперь делать?
— Начинать все с начала, — сказал Гроб Митцер. — Как после Первой мировой войны. Имея в виду слова фюрера о том, что это тысячелетняя война. Никогда не забывайте об этом.
Внезапная вспышка выстрелов в отдалении вернула их к действительности.
— Пора, — сказал Митцер, повернулся и закричал остальным: — Забирайтесь в грузовик! Пока не поздно. Альберт, Хайнрих, сядьте в кабину со мной.
Подгоняемые яростью последних выстрелов, все бросились к грузовику.
— Это вблизи Свинужци, — сказал кто-то, ни к кому не обращаясь. — Они, наверное, уже перешли границу.
— Живее, живее! — кричал Митцер. — Поехали!
Он следил, как люди его группы забирались в кузов грузовика, армейскую машину без каких-либо отметок, которая использовалась для перевозки на полигон рабочей силы из бараков по другую сторону песчаных дюн. В машине не было скамеек, только деревянный настил. Брезентовый верх, который крепился на металлических стойках, давно был утерян.
Когда последний взобрался в кузов, Митцер закрыл задний борт.
— Держитесь крепче! — прокричал он. — Будет тряска.
Он побежал вперед и открыл кабину, где уже сидели, тесно прижавшись друг к другу, молодой ученый, посланный заводить мотор, Альберт Гуденах и Хайнрих Триммлер-Шпидаль.
— Давай-ка в кузов, — приказал Митцер водителю. — Я поведу. Я знаю дорогу.
Юноша пытался протестовать, но Митцер силой вытащил его из кабины. Тот поскользнулся и упал, а когда начал подниматься, раздался пронзительный свистящий звук, за которым последовал громкий взрыв в какой-нибудь сотне метров от них.
— Быстрее, не то из-за тебя нас всех убьют! — завопил Митцер, протягивая руку упавшему. — Живее! Живее!
Юноша зашлепал по грязи к заднему борту грузовика, а Митцер влез в кабину и захлопнул дверцу. Мотор взвыл, когда он нажал на акселератор, но машина не двинулась с места.
— Проклятье! — закричал Митцер.
— Что случилось? — спросил перепуганный Альберт Гуденах.
— Мы слишком много весим. И слишком много этой чертовой грязи.
Митцер снял ногу с акселератора, распахнул дверцу и бросился к кузову грузовика.
— Все выходите! — прокричал он, откидывая задний борт. — Вес слишком велик: завязнем, придется толкать.
Никто не шевельнулся, здесь были люди, привыкшие думать, а не повиноваться немедленно.
— Живее вылезайте! Хотите все здесь подохнуть? — Он вскарабкался в кузов и начал их выталкивать; некоторые падали в липкую грязь. Он выпрыгнул, стал помогать упавшим. — Толкайте же, проклятые! Поторапливайтесь, нам нужно выбраться из этой грязи, и тогда мы окажемся на дороге. Поторапливайтесь, если хотите жить!
Он снова занял место в кабине, включил первую передачу и стал осторожно трогать.
— Нам тоже помогать? — спросил Триммлер-Шпидаль.
— Сидите, — ответил Митцер.
— Но…
— Делайте, как вам говорят, — приказал он, а затем выглянул из кабины и прокричал группе: — Толкайте же, будьте вы прокляты, толкайте, сколько хватит сил!
Опять послышался в отдалении свистящий звук, вначале тихий, затем все более грозный, завершившийся разрывом в песчаных дюнах, у экспериментальных пусковых установок ракет. Наконец грузовик, подталкиваемый сзади, вырвался из скользкого грязного месива и рванулся вперед. Толкавшие попадали, потеряв точку опоры.
Еще один снаряд разорвался поблизости.
— Стоп! — прокричал Триммлер-Шпидаль. — Подождите других.
Митцер держал ногу на акселераторе, боясь потерять скорость и снова увязнуть в мягком скользком грунте.
Проехав метров тридцать, он вырулил на дорогу и остановился, чтобы подождать остальных.
В этот момент Альберт Гуденах различил силуэт русского солдата, поднявшегося на дюну. Он не успел крикнуть — солдат открыл огонь по группе.
Митцер слышал, как взывали к нему ученые, просили его подождать, выбираясь из грязи. Еще он услышал, как пуля рикошетом отлетела от перекрытий кузова. Нажав на педаль, он устремился прочь. Крики оставшихся позади стали затихать, поглощенные выстрелами.
Трое в машине не оглядывались на Пеенемюнде, былую свою святыню. Трудно было говорить, невозможно признаться в очевидности проявленного малодушия.
Через пять минут Митнер остановил машину, чтобы проверить бензин в канистрах, привязанных за кабиной. Их было четыре, в общей сложности сто двадцать литров. Можно было добраться до Берлина. Он мельком взглянул на место разрывов, сознавая, что улизнуть от русских еще можно, пока грузовик на ходу. Может, и другие как-нибудь укроются от пуль этого дикого русского солдата? Помчались дальше, к Вольгасту и к дороге на Берлин, не глядя друг на друга, в полном молчании.
— Нам следовало бы ехать на запад, а не на юг, — сказал наконец Альберт Гуденах после почти получасовой езды.
— Почему? — спросил Митцер.
— Потому что Берлин будет сдан русским. Не сегодня, так завтра. Пеенемюнде находится прямо на север от Берлина. Все их усилия будут направлены туда. А нам нужно к американцам или англичанам.
— Хорошо. Мы поедем по местной дороге, ведущей в Гамбург. Согласен, Хайнрих?
Тот кивнул. Он страстно хотел вернуться к своей молодой жене Труди, с которой прожил всего четыре месяца. Она ожидала его в Дюссельдорфе. Он спрячется у нее, чтобы избежать вопросов о членстве в нацистской партии, об отношении к рабочим, которыми он распоряжался в Нордхаузене и Пеенемюнде, обо всем, что сам он считал нормой, а другие могли бы счесть преступлением.
И они повернули в сторону Гюстрова. По дороге тянулись беженцы, которые тоже убегали от русских.
