светится зарево. Зарево пожаров осветило всю южную часть неба, меж тем русские князья, забыв о Калке, продолжали споры за власть, разжигая вражду, не думая о том, что вражда поможет зажечь пожар пришельцам на всей русской земле.
Зарева огромных пожаров приближались. Опять прибежали половцы и рассказывали о страшной «облаве», которую устроили на них пришельцы. Они прошли от устья Волги на Дон, распустив тумены по всей степи, уничтожали все живое, попадающее в это кольцо. Из булгар, из мордвы и мокши тоже прибегали беженцы. Они рассказывали об ужасающем разорении и о том, что враг собирает силы для похода на Русь.
Теперь русские князья узнали о пришельцах все, что можно было узнать о врагах. Для них это уже не была «неведомая сила», как для южных князей, вышедших на Калку.
На Руси узнали, что новый враг имеет конное войско огромной численности. Узнали, что создатель этого войска Чингисхан завоевал все земли восточнее и южнее Каспийского моря, на Кавказе и за Кавказом. Узнали, что Чингисхан покорил империю Хань, государство могучее с многочисленным населением. На Руси сведали, что сила кочевых пришельцев в их единстве, в полном подчинении низших высшим. В разделенном на десятки, сотни, тысячи и десятки тысяч войске каждый отвечает за всех и все за каждого, неисполнение приказа начальника влечет немедленную смерть, побег с поля боя влечет наказание смертью. Если один из десяти воинов испугался и побежал, предводитель казнит всю десятку, если десятка дрогнула и побежала, то жизнью за этот проступок отвечает вся сотня, в которую входила десятка.
Беженцы рассказывали, что в рядах войска они видели даже женщин, которые стреляли из луков ничуть не хуже мужчин, они утверждали даже, что женщины более стойки в бою, чем мужчины, и никогда не побегут.
Боевые повадки кочевников давно были изучены на Руси. В глубокой древности авары, позже печенеги, потом половцы — все начинали битву с метания стрел. Осыплют стрелами — и в рукопашную, но лишь только получат отпор, тут же отбегают и опять сыплют стрелами. Но еще никогда до встречи с воинами Чингисхана на Руси не видели такого обилия стрел. Луки новых врагов били очень далеко и сильно, длинные тяжелые стрелы пробивали кольчугу. Стрелы из рядов чингисхановых воинов не летели, а лились потоком. За войском двигались камнеметные орудия, способные бросить камень в несколько пудов на тысячу шагов, метательные орудия бросали бочки с горящим земляным маслом.
На Руси появился доминиканец из ордена католических монахов-проповедников, некто Юлиан. Его послал на Русь венгерский епископ Перуджи. Юлиан уже однажды побывал у пришельцев, обнаруживал глубокие знания об их быте, об их войске, об их завоевательных планах. Он ездил по русским городам и выспрашивал, как русские князья собираются отразить грозящее им нашествие? Суздальский князь посоветовал монаху поинтересоваться, как его король будет отражать нашествие, и передал ему письмо хана к венгерскому королю, которое перехватили у послов с берегов Волги.
В письме говорилось: «Я Хан, посол царя небесного, которому он дал власть возвышать над землей покоряющихся мне и подавлять противящихся, дивлюсь тебе, король Венгерский: хотя я в тридцатый раз отправил к тебе послов, почему ты ни одного из них не отсылаешь ко мне обратно, да и своих ни послов, ни писем не шлешь? Знаю, что ты король богатый и могущественный и много под тобой воинов, один ты правишь великим королевством. Оттого-то тебе трудно по доброй воле мне покориться. А это было бы лучше и полезнее для тебя, если бы ты мне покорился добровольно. Узнал я сверх того, что рабов моих, куманов[4], ты держишь под своим покровительством. Посему приказываю тебе: впредь не держать их у себя, чтобы из-за них я не стал против тебя. Куманам ведь легче бежать, чем тебе, так как они, кочуя без домов в шатрах, может быть, и в состоянии убежать: ты же, живя в домах, имеешь замки и города; как же тебе избежать руки моей?»
Князь говорил Юлиану, что если все правда о пришельцах, если их войско, как они и говорят, столь велико, что они покоряют мир, то, наверное, всем королям Европы надо собраться вместе, чтобы остановить его. Юлиан слышал, что войско пришельцев можно разделить па сорок частей, и против одной из так разделенных частей все равно не найти силы, способной ее победить. Монах знал, зачем его посылал папский легат. Рим хотел знать, не остановит ли Русь нашествие невиданной силы, сумеет ли остановить новых гуннов, не дойдет ли дело до сражений у стен папского престола. Князья отмалчивались, не спешили поведать монаху, как они собираются встречать пришельцев. Они и сами не очень-то знали, что делать против такой силы. Иные полагали, что надо собраться всем вместе, забыть на время распри и выставить соединенное русское войско в поле. Приходили известия, что пришельцы собираются на границах рязанской земли, на реках Дон и Воронеж. Стало быть, надобно идти в Рязань. Тут же находились возражающие. Хорошо, говорили они, мы выйдем в Рязань, а кто же тогда обережет наши города, если пришельцы начнут такую же «облаву», какую они сделали годом ранее на половцев? Начала было забываться битва на Калке, а здесь о ней вспомнили, все вспомнили, что рассказывали уцелевшие очевидцы. И противники ополчения всех городов спешили сказать, что вот собрали русские князья войско, и то войско, удаленное от городов, погибло в поле, а если бы село в осаду в городах, то не погибло бы. И еще они говорили: в рукопашном бою пришельцы не устоят, но они не принимают в поле рукопашного боя, а льют и льют стрелами. Кони будут побиты стрелами, и русские воины в тяжелых доспехах не смогут сражаться без коней. Пешими умеют биться горожане, черные люди, а где взять оружие для черных людей, да и пойдут ли они из городов в далекие и чужие земли?
Рязанский князь Юрий Игоревич слал послов в Чернигов и во Владимир, просил прийти на подмогу, но не спешил ни князь черниговский, ни князь Юрий Всеволодович владимирский, считая, что надежнее отсидеться в осаде.
Осень затянулась. Плыли ясные, погожие дни, над пахотой, над перелесками летела паутина. Вовремя убрали хлеб, засеяли озимые, уродились обильно грибы — не оберешь, бортники пудами везли мед из лесных дупел. Но ничто не радовало. Что ни день, то известия, одно страшнее другого. Побежали землепашцы с рязанских окраин. Не ждали, когда князь повелит собираться или когда неведомый враг сгонит. Сторожа доводила, что за Черным бором, который пролегает немереные поприща между рекой Воронеж и рекой Дон, собралась несметная сила «поганого» царя, что готовится гибель всем христианам.
Великий рязанский князь Юрий Игоревич поставил на дорогах заставы, звал беженцев в свою дружину, но никого не неволил. Кому было очень обидно покидать родную землю, брали оружие и щит, становились под стяг рязанского князя, иные, опустив долу глаза, отмалчивались и уходили на север, под защиту сына великого Всеволода, полагая, что сын Всеволода неуязвим для пришельцев, кто бы они ни были.
С курских, черниговских и рязанских окраин тянулись по дорогам беженцы, пыль не опадала на кривых проселках. Им сочувствовали, но страха их никто не понимал. Шла жизнь будто бы обычным своим рядом. И хотя скакали по дорогам, запаляя коней, гонцы от одного князя к другому, никто не мог поверить, что в одночасье всей земле, всей жизни придет конец. Так же, как всегда, звонили колокола, сзывая на церковную службу, так же, как из года в год (давненько не беспокоили и половцы), собирались на погостах великие торги, варили хмельную брагу на яблочные спасы, ждали покрова и с ним свадебных дней, в хороводах провожали песнями молодиц в замужество.
«О светло-светлая и прекрасно украшенная земля Русская и многими красотами преисполненная: озерами многими, реками и источниками, месточестными горами, крутыми холмами, высокими дубравами, чистыми полями, дивными зверями различными, птицами бесчисленными, городами великими, селами дивными, садами обильными, домами церковными и князьями грозными, боярами честными, вельможами многими. Всем ты наполнена, земля Русская!.. Отсюда до венгров и до поляков, и до чехов, от чехов до ятвягов, и от ятвягов до литвы, от немцев до корел, от корел до Устюга, где были тоймичи язычники, и за дышущее море[5], от моря до болгар, от болгар до буртас, от буртас, до черемис, от черемис до мордвы,— то все покорено было христианскому языку, великому князю Всеволоду, отцу его Юрью[6], князю киевскому, деду его Владимиру Мономаху, которым половцы детей своих пугали в колыбели. А литва из болот на свет не вылезала, и венгры укрепляли каменные города железными воротами, чтобы на них великий Владимир не наехал, а немцы радовались,
