Епифанию, не зол и давно освоил мудрость, что с беседы переходить к оружию — то последнее дело, с оружием очень просто потерять все, что выговорено в терпеливых прениях.
Приняли боярина Андрей Кобыла и Василий Вельяминов. Михаил Морозов встречался и ранее с ними. Плели слова. Слово за слово заплеталось. Вельяминов грузен, Андрей Кобыла прогонист, худощав, будто весь год постился.
— Или землица не кормит тебя, боярин?— спросил Михаил Морозов.
За Андрея ответил Вельяминов:
— На корма не жалуемся! У него сверху донизу все проскакивает! Я вот могу поросеночка с гречневой кашей опоясать. Одышка одолевает, а Андрей у нас борова с гречневой кашей съест и опять по новой готов! Мы не суздальские — ни на кашу, ни на мед не скупимся!
— Суздаль да Москва! Им бы вместе в одной упряжке!— закинул Морозов.
Андрей скосил глаза на боярина, моргнул глазами, будто задумался над закидкой. А задуматься было над чем. Ждали от боярина недоброго слова, к ярлыку зова — а тут такая ласковость. Поговорили, пощупали друг друга, боярин не объявлял, зачем пожаловал. Провели к князю.
Дмитрий сидел в гриднице в отцовском кресле. Поклон боярина суздальского встретил не вставая. Острые глаза Морозова, запорошенные густой порослью бровей, мгновенно оценили, что отрок-то созрел, недаром Кирдяпа называл его матерым волком, а Дмитрий Константинович медведем. Боярские детишки в этих летах еще в бабки играют или гоняются по девичьим за юбками холопок и сенных девок. А этот в княжьей опашне из малинового бархата, шитой серебряными узорами. На плечах ожерелье и крест на золотой цепи. Шитая лалами и смарагдами высокая, как шелом, шапка. Таким не видывал Морозов и отца этого отрока. Сидит в кресле, не шелохнется, черные глаза горят.
«Ай да княженок!» — молвил про себя боярин и, нарушая посольский обычай, не гордясь и не чинясь, отвесил низкий поклон, будто бы он, боярин, челобитчик, а не князя удельного посол. Бояре одобрительно переглянулись. Не заносятся суздальцы. Ждали, что молвит. Что-то новое пролегло меж Москвой и Суздалью, старики помнили, что суздальские князья и бояре этак-то шапку не ломали и перед великим князем Симеоном.
— Бьет тебе челом, княже, Дмитрий Константинович и все людство суздальское, бояре суздальские, князья бьют челом тебе, великий князь владимирский!
— Соловьем разливается!—шепнул Андрей Кобыла боярам.
— Бьет челом тебе князь суздальский Дмитрий Константинович,— продолжал Морозов,— и на брата своего молодшего Бориса! Не по праву захватил князь Борис в Новгороде Нижнем княжение и не пустил в город старшего брата.
Замерли бояре. Вот оно, новое, и упредить князя советом некогда, наперед же князя слово молвить — его уронить перед послом. Суд на брата, а судья — московский князь! Черные глаза у Дмитрия вспыхнули горячим блеском.
— Не забыл боярин, как его князь гнал меня со стола?
Боярин лукаво улыбнулся:
— Молод ты был, княже, хотел по-отцовски Дмитрий Константинович удержать владимирское княжество в зрелых руках, пока в возраст войдешь! Прислал ему и ныне хан Амурат ярлык на великое княжение. Отказывается от ярлыка Дмитрий Константинович, потому как ныне в крепких руках Владимир и Москва. Вот ярлык, делай с ним по своей воле!
Боярин извлек из-под платно свиток и с поклоном протянул Дмитрию.
Дмитрий взглянул на боярина Андрея.
— Прими, боярин! Погляди, о чем ханы говорят!
Андрей принял у Морозова ханский ярлык и прочитал уставление великим князем владимирским Дмитрия Константиновича.
— Сиротой я был! — произнес Дмитрий.— Твой князь меня два года изгоем держал. Почто теперь-то челом бьет? Судью нашел или под мою руку идет?
— Коли не тяжела рука будет... — осторожно ответил боярин.
Дмитрий проговорил, обращаясь к Кобыле:
— Пиши, боярин Андрей, договорную грамоту с Дмитрием суздальским, а мы почитаем и не спеша рассудим! Все у тебя, боярин Морозов?
— Не все, князь! — Морозов обвел взглядом бояр, давая знать, что слово прибережено сказать с глазу на глаз.
Дмитрий поднял руку. Бояре вышли из гридницы.
— Наказано мне!— сказал боярин Морозов.— Верил бы ты Дмитрию Константиновичу и забыл бы о его споре! Велено молвить тебе: если посватаешь у князя Дмитрия Константиновича дочь его Евдокию — не откажет!
Дмитрий пристально взглянул на Морозова.
— А что ты на это скажешь, боярин? Скажи свою думу, не княжескую!
— Я посол, князь! Поверишь ли?
— Суздаль да Москва, все мы одной земли дети.
«Ему семнадцать лет, юноша! Кто же его наставники? Или сиротство заставило раньше времени познать мудрость старших?» — думал Морозов.
— Скажу, князь! Если суздальский князь пришел к тебе с челобитной, то не один он о том думал! Суздаль — древний город, и боярство суздальское — гордое боярство. Захудал город, бояре захудалого города кому нужны? Враждуя с Москвой — все потерять, с Москвой дружить — и мы бояре московские!
— Бояре примут мою руку?
— Если с мечом протянешь — не примут, если на свадьбе за столом, примут!
Словно злобный чародей ворожит, поднимая из мрака нечистую силу. Амурат толкает Суздальца против Москвы, Мамай понукает Москву против Суздали. Только промелькнула надежда замириться с суздальским родом, сомкнуть в одно распавшийся на враждебные станы род Ярославов, соединить разделенное меж братьями Александром Ярославичем и Андреем Ярославичем, а тут и сам Суздалец просит оружием унять брата. Так разве ж в князе Борисе дело? На Бориса пойти — обидеть нижегородцев. Обидеть нижегородцев — опять отсрочить грозный час встречи с Ордой, и нижегородцы нужны в той встрече.
Войско Москвы готовится не супротив русских людей. А отказать Суздальцу нельзя, воздвигается мир меж Москвой и Суздалью на долгие годы.
Вельяминовы, воеводы, все московские бояре, даже Боброк — все рвутся на бранное поле, заманчива легкая победа. Один изо всех Боброк имеет оправдание горячности. Ему не терпится посмотреть московские полки в бою, испытать, что сделано.
Долгими зимними вечерами, когда над Москвой бушуют метели и все дороги переметены сугробами, думали думу князь и воевода, каким должно быть войско. Боброк сшивал листы пергамента, на которых чертил расположение полков в походном порядке, разрисовывал боевой порядок, подсчитывали с Дмитрием, сколько выставить войска против Орды, во сколько обойдется его вооружение. Раздумывали, каким должно быть войско, чтобы повергнуть Орду, а для этого допреж всего надо было знать, что собой являет войско Орды, в чем его сокрушительная сила. Пора бы знать!
У Дмитрия собирались московские воеводы, что еще с Иваном Калитой ходили на Тверь, когда он в допомогу брал ордынцев, собирались все, кто видел в бою ордынское войско. Однако на Русь давно не было нашествий, а о битвах русских с ордынцами можно было прочесть только в летописях — память искажала прошлое.
На Калку южные князья шли, не зная врага, теперь о нем знали все.
Ни один из воевод, даже молодой и горячий Минин, не пренебрегал ордынским воином. Ордынец был настоящим воином, умелым, смелым и опасным.
Когда рождался сын у ордынки, его сразу же сажали верхом на копя. В пять лет ордынский мальчишка скачет на лошади без седла и пускает стрелы из маленького лука. В десять лет знает, что быть ему воином, и больше никем, что ему надо уметь стрелять из лука, владеть копьем и саблей, и больше
