С этим письмом в Кремль был отпущен пленный поляк. Письмо он доставил, как и было поручено главе сапежинцев полковнику Стравинскому. Стравинский и полковник Немировский пришли с письмом к Струсю.
Струсь прочитал письмо и усмехнулся.
— Письмо не ко мне, к вам панове, вам и помышлять!
— Если бы мы задумали измену, к тебе Николай Струсь не пришли бы. Ты у нас гетман, так и помышляй за всех!
— Князь Пожарский разъяснил нам, что король медлит из-за неприятностей с турками. Вот и рассудите, панове, в столь трудный час для Речи Посполитой, нам ли вонзить ей меч в спину? Издавна повелось, что султан помогает Московии, когда мы на пороге победы. Или мы покроем позором наши имена, или совершим подвиг достойный спартанцев при Фермопилах!
Стравинский печально усмехнулся.
— Из этой крепости московские мужики нас не выбьют, коли не выгонит голод.
— Я не верю, — ответил Струсь, — что король оставит нас на голодную смерть. Ходкевич пришел с малыми силами. Он соберет войско и пробьется к нам с продовольствием, а русские мужики подерутся с казаками.
Согласились ответить князю Пожарскому посуровее. Ответили.
«Не новость для вас лгать в своих писаниях! У вас нет стыда в глазах. Насмотрелись мы и на вашу храбрость и мужество нападать на беззащитных. Видели мы своими глазами, как литовский гетман дал вам себя знать с малыми силами. Мы, ожидая счастливого прибытия государя нашего короля с сыном Владиславом, не умрем с голода, а дождемся его и возложим царю Владиславу на голову венец вместе с верными его подданными, сохранившими данную ему присягу, а вам Господь Бог за кровопролитие и разорение Московского государства возложит на голову кару и каждый старший из вас пусть ожидает кары Божией над собой. Не пишите нам ваших московских глупостей: не удастся вам ничего от нас вылгать; мы вам стен не закрываем, добывайте их, если они вам нужны, а царской земли шишами и блинниками не опустошайте. Пусть холоп идет к сохе, поп — к церкви, купец — на свой торг: здоровее будет царству. Не пишите нам сказок, Пожарский, мы лучше тебя знаем, что польский король усоветовал с сенатом, как довести до конца московское дело и укротить тебя, арихимятежника. Не был нам турок страшен, и не будет. И не только со своими негодяями и шишами, что у тебя теперь, но если бы к тебе пристало гораздо больше бунтовщиков таких, как ты, то и тогда не одолеешь нас».
Известия о голоде среди осажденных в Кремле не заставили долго ждать. Ночью из Кремля пробрались перебежчики, запорожские казаки, и польские пахолоки. Минин поинтересовался ценами на хлеб в Кремле. В ответ прозвучало нечто невероятное: сто злотых за четверть ржи смешанной с лебедой, четверть конского мяса — сто двадцать злотых.
— Испеклись не хлебы, а ляхи! — вывел Минин. — Еще неделя друг друга жрать начнут. Над Кремлем ни одной вороны не вьется, голодный лях и вороне был бы рад.
Не прошло и недели, из Кремля пробрался слуга Марфы Романовой, супруги Филарета. Истощен он был до крайности. Привели его к шатру Пожарского. Темень непролазная, накрапывал дождь Побудили князя. Засветили в шатре свечи. Романовский слуга упал на колени и выговорил:
— Пресветлый, князь! Настал гибельный час! Ляхи людей жрут, как бы до нас не добрались! Поспешай, князь, терпежа у затворников нету!
Пожарский послал вестовщиков за Трубецким, за Мининым, за советными людьми. Собрались в княжеском шатре. Романовского слугу подкормили, согрели вином. Он малость ожил и рассказал, что происходит в Кремле. Лошадей, собак, кошек и крыс поляки съели. Выкапывают трупы, варят в чанах человечину. Убивают своих и сырьем жрут, чтобы другие не отняли.
На совете зашумели, что надобно идти на приступ, некому, дескать, обороняться. Пожарский остудил горячие головы.
— Ляхам того и нужно, чтобы мы о кремлевские стены головы разбили. Яблоко сгнило до косточек, само вот-вот упадет.
Трубецкой не стал ждать. Повел казаков на Китай-город. Поляки сдали его без боя и ушли в кремль.
Освобождение Китай-города предвестие скорого освобождения и Кремля. Так было мало радостей для русских людей в годы лихолетья, что отпраздновали эту победу. В Китай-город внесли икону Казанской Богоматери, отслужили молебен и дали обет построить в ее имя церковь.
Сдав Китай-город, полковники пришли к Струсю. Гетман прятал от них глаза. Сказать ему было нечего. Раз за разом он отправлял гонцов к Ходкевичу и королю, но в ответ ни звука и ни один из них не вернулся.
Явился на совет и Федька Андронов, довернный короля и вдохновитель из-менников.
— Ждать нам некого и нечего! — сказал пан Стравинский — Когда еще имелись лошади, можно было думать о прорыве. Мы еще могли бы выйти на стены с оружием в руках и умереть, как рыцари. Но московиты не лезут на стены, а против голода у нас нет оружия.
Мрачно произнес Немировский:
— Есть с нами женщины и дети. Полегчает, если их выпустить на милость князя Пожарского, а, чтобы наших приняли, отдать им бояр с их детишками...
Федька Андронов взвился от негодования:
— А им за что такая милость?
Немировский продолжал:
— Хотя бы кого — либо из наших спасти. А еще скажу: полезут московиты на стены, достанет ли сил отбиться? Люди ходят, как во хмелю, ветром их качает. Сами со стен попадают...
— Сдаваться? — спросил Струсь.
Немировский помолчал, собрался с силами и ответил:
— Не в ратном деле мы сдаемся, голод нас одолел!
— Собрать бы коло! — выскочил с пожеланием Федька Андронов.
— Тебе помолчать бы! — оборвал его Немировсий. — Не мешаться бы тебе в наши рыцарские дела. Твои грехи за измену не нам отмаливать! Выведем женщин и детей, поглядим, что будет...
— Выходит, что я гетман без войска? — вопрошая и, вместе с тем, как бы и высказывая обиду, произнес пан Струсь.
— А мы полковники без полков! — добавил Немировский.
Утром с башни над Фроловскими воротами протрубили трубы. С заборал спустилось белое полотнище. С башни звучно крикнули:
— От боярина Мстиславского до князя Пожарского!
Из пролаза в воротах вышел посланный. Московские бояре в челе с Мстиславским просили князя Пожарского принять боярынь с детьми и женской прислугой, а так же польских женщин и уберечь их от казаков.
Минин и Пожарский выехали к Фроловским воротам в сопровождении земской дружины, ибо казаки собирались толпами, чтобы ограбить боярынь. Криков много, но с дружиной из бывалых ратных не поспоришь.
Вышла из затвора и Марфа Романова с сыном Михаилом.
— А где же бояре? — спросил Пожарский.
Ему ответили:
— Поляки не отпускают...
Струсь и полковники собрались на совет в последний раз. Федьку Андронова к себе не допустили, не позвали и бояр. Уже не спорили, не упрекали друг-друга, выбирали кого послать на переговоры. Выбрали двух хорунжих. Посланных приняли Пожарский, Минин и земцы из совета всей земли. Пожарский объявил польским посланным:
— Переговариваться нам не о чем! Условие одно: кладете оружие и сдаетесь на нашу милость!
