— Сдаемся! — ответили посланные. — Одно условие!
— Никаких условий!
— Мы сдаемся, вашей милости, князь, — продолжали посланные. — Не отдали бы нас казакам!
Пожарский ответил:
— Казаки равны в нашей победе! Вам ранее размыслить бы, чем для вас обернется сожжение Москвы и осквернение наших святынь. Ворота открыть, за воротами стоять без оружия. Русских бояр и русских изменников выпустить ранее.
24-го октября поляки открыли Троицкие ворота.
Пожарский, Минин, избранные в Земский совет вышли навстречу боярам, чтобы уберечь их от казачьего самосуда. Для спокойствия выстроили земские полки не в почет освобожденным, а чтобы не свершилось над ними суда на месте, поставить их на суд праведный.
Бояре вышли в челе с Мстиславским и остановились на мосту. Каково им, присяженникам польского короля, видеть стройные полки, а за полками море казацких шапок. Попасть в руки казаков — живота лишиться, вчера еще вознесенным на поднебесную высоту родовитостью.
Пожарский подал знак, чтобы шли, не остерегаясь. В челе исхода Мстиславский. Кому много дано, с того много спросится. Федька Андронов прятался за боярскими спинами. Пожарский указал на него.
— Мы вызволяем бояр, а этом изменнику невместно с ними.
Федьку Андронова выхватили из боярской толпы. Он было дернулся, его угомонили:
— Чего шуршишь? Дошуршился до петли!
С поляками условились, что назавтра будут открыты все ворота Кремля, полковникам и ротмистрам приказали стоять отдельно от воинства.
Наступил благословенный день для русских людей.
5-го октября прозвучали со стен польские трубы. То было знаком, что ворота открыты. Им ответили трубы русского воинства. Земские полки с Арбата, казачьи сотни с Покровских ворот двинулись на Пожар к Лобному месту, к собору Василия Блаженного.
К сему торжественному дню прибыл в Москву архимандрит Сергиевой обители Дионисий. Ему выпало служить благодарственное молебствие в честь освобождении Москвы.
В Кремль вступили дружины Пожарского, чтобы собрать польское оружие и обезопасить торжество от случайностей.
Польские хоругви построены на Соборной площади. Польские ратники настолько ослабли, что многие не могли стоять. Сидели в строю. Иные на коленях вымаливали кусок хлеба. Просили у всадников отрезать кусок кожи от седла, отдать кожаную уздечку.
Настал час вошествия в Кремль. Впереди духовенство с Дионисием в челе. Из Фроловских ворот вышло навстречу кремлевское духовенство во главе с Арсением Елассонским. Откуда у них взялись силы? Не люди, а призраки. Иные падали от слабости, но поднимались и шли, пошатываясь. В руках у Арсения Елассонского икона Владимирской Богоматери — великая святыня русских людей. Ее заступничество когда- то повернуло от Москвы полчища Тамерлана.
Икону из рук Арсения принял Дионисий. Духовенство двинулось в Кремль. Вошли в Успенский собор.
Пожарский, Минин и воеводы подъехали на конях к полякам. Кто мог, те поднялись с земли, а иные даже и не сидели, а лежали. К Пожарскому вышел из строя гетман Николай Струсь. Приблизившись к Пожарскому, он вынул из ножен саблю, подержал ее в руке, прощаясь с ней, поднял глаза на Пожарского и сказал:
— Не жди, князь, что я отдам тебе свою подругу. Не в бою, не в честном поединке одолел ты нас. Голод нас одолел.
Струсь взмахнул саблей и ударил ею о камни. Зазвенела и переломилась сталь.
Поднял голову и, глядя Пожарскому, в глаза, молвил:
— Так-то, князь! Речь Посполитая еще скажет свое слово! Оно за нами!
— А у нас говорят, после драки кулаками не машут! — ответил Пожарский и, обернувшись к дружине, приказал: — Отведите этого грабежника и вора в подвал Чудова монастыря!
Здесь же Пожарский и Трубецкой поделили пленных между ополчением и казаками. Немногие из поляков, что сидели в Кремле, уцелели не на ратном поле — полегли в честном единоборстве, покосили их жадность и голод.
В то время, как Пожарский и Трубецкой разводили пленных по станам и таборам, Минин с надежными людьми вершил опись имущества разграбленного и порушенного поляками. Не пошло впрок грабителям ни золото, ни серебро, не спасли от голодной смерти и позорного плена. Кремлевские храмы и церкви были не только ограблены,но испохаблены. Все, что было отобрано у поляков, Минин отдал казакам на жалование.
Пожарскому донесли на другой день, что в казацких таборах творят расправу над пленными. Пожарский ответил:
— С казаками из-за ляхов, что получили по заслугам, ссориться не будем. Мы их упреждали, что ждет их беда, они оплевали нас своим ответом!
Когда земское ополчение во главе с Пожарским и Мининым пришло в Москву, Заруцкий отъехал с Мариной из Коломны в Михайлов. Когда достигло его известие об освобождении от поляков Кремля, Заруцкий отбежал в Лебедянь и выслал сторожу на татарские шляхи разведать пути в Астрахань, но тут ему донесли, что польский король пришел на Русскую землю и, миновав Смоленск, стал под Вязьмой.
Волчья стая, когда не может напасть на отару овец, что охраняют пастухи, кружит вокруг нее, подстерегая удобный момент для нападения. Так и Заруцкий, отложив до времени поход в Астрахань, кружился между Лебедянью, Воронежом и Кромами, выжидая, чем обернется поход короля. Ждал, когда король схватится с земцами, подмогой королю выторговать бы для Марины царский престол.
В Москве, после пленения поляков, началось шатание, кого избирать царем. Вторжение короля утишило разброд и опять все объединились для отпора ляхам
О гибели польского гарнизона в Москве, король узнал, выйдя из Вязьмы. Сначала никто из королевского окружения не хотел верить этому известию, а более других не хотел об этом и слышать король, ибо ответственность в промедлении с походом на выручку польскому гарнизону в Москве целиком ложилась на него. Схватили нескольких казаков. Все они одинаково показали, что Кремль взят ополчением, оно готово выступить навстречу польскому войску.
Из Вязьмы король двинулся к Погорелому Городищу. Невелик городок, крепостишка не из значительных. В городе казачий гарнизон. Воевода затворил ворота, а когда польские разъезды приблизились к стенам, приказал стрелять.
Король разгневался и приказал идти на приступ. Ходкевич остановил приступ.
— Ваше величество, — сказал он, — стоит ли терять хотя бы одного нашего воина ради этого курятника?
Воевода в Погорелом Городище оказался премудрым. Зная, что Сигизмунд из упрямства простоял более года под Смоленском, поопасался будить в нем честолюбие и ответил письмом: « Иди, король под Москву, будет Москва за тобой и мы все будем!».
Королевское войско двинулось к Волоку-Ламскому. Переходы неспешны. Приходилось держаться настороже от внезапных нападений «шишей».тВойска шли разоренным краем. Села и деревни в пепелищах. Сельские жители прятались в непроходимых лесах.
К Волоку-Ламскому королевсмкое войско подошло в конце ноября. Город приступом брать не стали. Раскинули лагерь вблизи города. Из Москвы не поступало никаких известий. Те кто призывал на престол королевича Владислава бесследно исчезли. Король решил напомнить, кому московиты целовали крест.
Выступая в поход на Москву, король прихватил с собой Филарета, дьяка Граматина и Данилу Мезецкого. Кому, как не русским уговаривать ополченцев? Король направил их на переговоры с ополчением, а для устрашения ополченцев и бережения посланцев, чтобы не убежали, снарядил им сопровождение в тысячу всадников. Во главе с панами Зборовским и Млоцким. Для Пожарского этот поход не оказался
