хорошо?.. – оглянулся Моня.
– Этот Эмильевич сказал, что за сегодня за час отминусует плату за парковку из нашего счета!
– За час?.. А если он дольше стоять будет? Мне че, с секундомером тут целый день торчать? Что за город, блин, кругом одни евреи!.. – возмущенно покачал бритой головой Моня.
9
Трамвай выбрался на Фонтанскую дорогу. Вскоре Кащеев увидел впереди вывеску «Макдоналдс» и вышел. Перекусив, Григорий Васильевич прозвонил по номерам налепленных на заборе стройки объявлений и за час снял приличную квартиру на четверо суток. В залог пришлось отдать паспорт, но у Кащеева их было уже два. Украинский Григорий Васильевич оставил себе. Выйдя в магазин, он накупил еды, наелся до отвала, принял душ и завалился в постель.
Спал он как убитый и проснулся более двенадцати часов спустя. На улице было еще темно. Кащеев поел, выпил кофе и в начале пятого утра отправился на прогулку. К его удивлению, на Адмиральском проспекте, где он снял квартиру, было довольно людно. Народ тянулся снизу, из Аркадии.
Кащеев спустился к морю. Километра на два обочины на подступах к Аркадии были заставлены машинами. Людей здесь оказалось столько, как будто на дворе было не раннее утро, а ранний вечер. Удивленно оглядываясь по сторонам, Григорий Васильевич пошел по длинной аллее, ведущей к берегу.
В самом ее начале пара бородатых парней с гитарами исполняла для троих пьяных теток романс. Чуть дальше бледная одесская негритянка правильным русским языком ведущей «Первого канала» зазывала люд в призовой тир. Кучка голых по пояс молодых ребят гоготала за кустами, по очереди прикладываясь к двухлитровой бутыли пива.
По мере спуска к морю праздник жизни только набирал силу. Справа, из неглубокой котловины, где был расположен каток с искусственным льдом, разносились радостные крики и диско-музыка. Впрочем, музыка разносилась на любой вкус и отовсюду – из открытых кафе, зазывно распахнутых дверей танцевальных клубов и из чем-то напоминающего бывшие когда-то в моде пивные-стекляшки «Музыкального салуна». Там за ослепительно-белым роялем вдохновенно музицировала хрупкая девушка в длинном концертном платье с давно вышедшей из моды высокой прической.
Григорий Васильевич Кащеев, вчерашний лефортовский узник, брел словно зачарованный. На его губах играла блаженная улыбка. Если бы у него вдруг спросили, где находится рай, он бы без запинки ответил, что в Одессе, на седьмой станции Большого Фонтана, в Аркадии.
В конце аллеи белело освещенное гирляндами сооружение, которое Григорий Васильевич сперва принял за аквапарк. Однако при ближайшем рассмотрении смахивавшие на конструкции водных аттракционов внутренности оказались разноуровневыми столиками и переходами, выполненными в нетрадиционной манере. Ночной клуб назывался «Ибица». При входе топтались секьюрити в черном и двое малолетних хлыщей в светлых теннисках с логотипом какой-то водки на груди. Один из них как раз объяснял троим иностранцам в шортах, возжелавшим посетить заведение:
– Сорри, но это исключено! Наш дресс- код предусматривает исключительно брюки! Брю-ки! – для пущей доходчивости потянул себя за штанину сотрудник клуба.
Иностранцы о чем-то быстро залопотали между собой. Язык был непонятный, судя по всему, мадьярский. Потом один из них повернулся, приподнял клетчатые шорты и довольно похоже изобразил канкан:
– Парис! «Мулен руж»! Та! Та-да-та-да-та-да-та-а!..
– Извините, но наш клуб в прошлогоднем рейтинге – лучший клуб Украины! Так что «та-да-та» у нас только в брюках! А в «Мулен руже» хоть в плавках пляшите! – покачал головой хлыщ.
Иностранцы закачали головами и тронулись влево, недоуменно пожимая плечами и переговариваясь. Наблюдавший за сценкой Кащеев хмыкнул. При всем новаторском дизайне до «Мулен руж» еще было как до Луны. Так что показывать от ворот поворот набитым евро мадьярам было верхом глупости...
У «Ибицы» Григорий Васильевич свернул направо. Перейдя через мостик, он оказался у лестницы. Внизу раскинулся огромный, словно футбольное поле, пляж. За ним в лунном свете переливалось море.
Кащеев спустился по ступенькам и направился к берегу. Пластиковые шезлонги на ночь были аккуратно сложены друг на друга и ограждены. На вкопанных же в песок деревянных лежаках бурлила жизнь: кто-то взасос целовался, кто-то хлебал пиво, компания молодежи распевала под гитару песни Цоя. Одесса не зря претендовала на звание «порто-франко» – вольного города. В отличие от Крыма доступ к морю здесь был абсолютно бесплатен и открыт круглые сутки.
Григорий Васильевич не удержался от искушения и, сняв свои четырехсотдолларовые туфли, оставшиеся на память о крымском периоде жизни, закатал штанины и побродил по воде. Вода была холодноватой. И пахло море не так, как в Крыму. Но получше, чем вода в ржавом водопроводе Лефортовского СИЗО. Кащеев с удовольствием искупался бы, но у него не было плавок, а в мокрых трусах Григорию Васильевичу возвращаться не очень хотелось...
– Ирка, дура! Ты что?! – послышалось сзади.
– Держи! Тащи!
Кащеев оглянулся. Три женщины лет тридцати у лежака со снедью и выпивкой решили порезвиться. Двое завалили брыкающуюся подругу на песок и волокли к морю. Жертва сопротивлялась изо всех сил. Кащеев на всякий случай отошел в сторонку и принялся обуваться.
Женщины невольно напомнили ему об оставленном в Крыму бизнесе – «Федерации селевых боев». Троица, дурачившаяся на пляже от избытка чувств, даже не представляла, какие деньги на этом можно зарабатывать. Ведь Аркадия просто кишела людьми с деньгами, жаждавшими зрелищ...
Обувшись, Григорий Васильевич решил изучить шоу-меню внимательнее. «Ибица» в текущем месяце обещала порадовать одетых в брюки посетителей «Чи-ли», «Арашем» и каким-то диджеем Конем. О существовании последнего Кащеев даже не догадывался, название «Араш» вызывало у него только какие-то смутные звуковые ассоциации, а вот эффектную девицу с наколкой на плече, певшую густым мужским голосом, Кащеев после алуштинских злоключений запомнил хорошо.
Свернув, Григорий Васильевич приблизился к зданию, которое заинтересовало его еще на пляже. Представляло оно собой несколько, словно бы парящих в небе, античных колонн с осыпавшимся портиком. Умелая подсветка создавала иллюзию, что это развалины храма на высокой горе. На самом деле никакой горы не было и в помине. И храма тоже.
Расположенное на самом берегу заведение именовалось «Концертной ареной „Помпея“. В ней каждые три-четыре дня выступали звезды покруче: Орбакайте, Галкин, Лолита. Кащеев двинулся в обход. Со смотровой террасы набережной просматривалась часть клуба. Здесь Григорий Васильевич невольно замер от удивления.
Масштабы заведения его поразили. Обойдя здание по дощатому помосту, Григорий Васильевич двинулся вдоль берега дальше.
За пару минут дойдя до конца набережной, Григорий Васильевич повернул назад. Уже начало светать, но в «Помпее» танцевальная программа была в самом разгаре. Кащеев прошел к кассе и купил билет. Стоил он всего четыре доллара.
Слева от входа на ограждении устало «висели» милиционеры, прикомандированные к клубу. Их задача заключалась исключительно в разборках с клиентами-дебоширами, поэтому присутствие стражей порядка Григория Васильевича ничуть не насторожило.
За турникетом вроде тех, что установлены в московских трамваях, стоял начавший лысеть секьюрити с фигурой борца. Футболка на нем была черная, с надписью «Охрана», а вот брюки – камуфляжные, заправленные в берцы. Шагнув к турникету, Григорий Васильевич протянул билет.
Секьюрити посмотрел на него, а потом вдруг ухватил Кащеева за руку и резко дернул на себя, явно собираясь надеть наручники...
10
– Лизавета! Лизавета, твою мать! – снова крикнул Моня.
– Да в туалете она!.. – виновато развел огромными руками топтавшийся в двери спальни Шварц. – Суши вчера обожралась, вот и торчит там все утро...
– Так хай памперс наденет! Мне что теперь, из-за ее поноса встречу с паствой отменять? И вообще, не фиг жрать сырую рыбу! Потом же полгода пальцем из задницы глисты придется выковыривать! Никакого маникюра не хватит! – пробубнил сидевший на стуле перед зеркалом Моня.
Он уже поменял свой домашний прикид – шорты и майку – на концертный: шлепки «Дольче-Габбано», розовое сари и «Картье» за сто штук «зеленых». Бритую голову Мони украшали своей же рукой нанесенные цветные узоры. Этого он не доверял никому.
Из глубины необъятных апартаментов наконец донесся шум воды.
– Выпала! – осклабился Шварц.
По коридору торопливо зацокали каблучки.
– Я уже иду, Монь! – виновато крикнула на ходу Лиза.
Шварц посторонился. Лизавета, эффектная пышногрудая блондинка, от одного вида которой мужики впадали в ступор, заскочила в спальню. Бывшая элитная ялтинская проститутка, при Моне она была в качестве личной парикмахерши, визажистки, стилистки, ну и для других надобностей, по своему бывшему профилю.
Лиза с ходу засуетилась со своими гримерными прибамбасами. Моня немного посопел на своем стуле, потом сказал:
– Возьмешь у Шварца спички...
– Зачем, Монь? – спросила Лиза, ловкими движениями пальцев накладывая на его лицо тональный крем. – У меня ж зажигалка, «Ротманс»...
– Затем, что анализ сдашь.
– Какой анализ?.. – на миг застыла Лиза.
– Какой-какой! На яйца глистов! Жрешь по этим суши-барам всякую гадость, еще мне занесешь!
– Дурак, что ли? У них же все стерильно! – возмутилась
