А если Логинов в это время позвонит?
– Да придумаем что-нибудь! Можно по очереди. Или предупредим его. Все равно нужно косить под курортников...
– Ага... – лениво пробормотал Аникеев.
Горову нежиться на солнце просто так было скучно, и он вскоре подкатился к какой-то женщине, загоревшей до темно-коричневого состояния. Та оказалась добропорядочной курортницей из Донбасса и на заигрывания бледного Горова реагировала вяло. Степан вскоре вернулся.
Еще раз искупавшись, они обнаружили, что солнце стремительно покидает пляж. Потянуло холодком. Горов озадаченно посмотрел на часы. По местному времени было всего начало шестого, но из-за того, что горы располагались на западе, тень накрывала Алушту намного раньше заката...
– Собираемся? – спросил Степан.
– Ага, – передернул плечами Аникеев.
Переодевшись, они покинули пляж. По дороге Горов остановился у одного из лотков и примерил псевдоморскую фуражку с золотым шитьем.
– Ну как?
– Мрак... – поморщился Аникеев. – Купи лучше тюбетейку, что ли...
В тюбетейке с вышивкой Горов смотрелся еще хуже, и Аникеев только отрицательно покачал головой. В ассортименте были еще сомбреро, но их Степан примерять не стал, снова нацепив приглянувшуюся с первого раза фуражку.
– Купи лучше кепку с вентилятором на солнечной батарее! – хмыкнул Леня.
– Я что, Карлсон?.. Беру! Сколько?
Немного поторговавшись и сбив цену на доллар, Горов рассчитался. Когда они отошли, Аникеев сказал:
– Под капитана Врунгеля будешь косить?
– Под отдыхающего! – пожал плечами Степан. – Надо же как-то сливаться с окружающей средой!
В чем-то Горов был прав. Если не каждый третий, то каждый четвертый отдыхающий мужчина щеголял в точно такой же «морской» фуражке. Видимо, таким образом курортники компенсировали несбывшуюся детскую мечту стать капитаном дальнего плавания. Задумавшийся об этом Аникеев свернул к троллейбусной остановке, однако Горов был начеку и тут же дернул его за руку:
– Эй, ты куда, а к Макаревичу за розовым портвейном?..
29
Бизнес-проекты Салаухина были утопическими. А вот сам Кащеев неожиданно натолкнулся на проект вполне реальный и даже частично реализованный. Назывался он «КГБ». Поначалу Кащеева по понятным причинам заинтересовала аббревиатура. А потом он посетил и сами грязевые бои. И тут Кащеев вдруг понял, что это золотое дно. Ведь по роду службы в ФСБ ему пришлось реализовать и курировать проект «Галера». Так что в игорно-развлекательном бизнесе Григорий Васильевич кое-что понимал. Достаточно для того, чтобы даже не пытаться получить лицензию на ту же рулетку – это как в нефтяном бизнесе, чужие здесь не ходят...
А вот на грязевые бои никаких лицензий ввести пока никто не додумался. И зря. Ведь где бои, там и тотализатор. А тотализатор – это та же рулетка. Именно в этом и заключалась перспектива. Золотая... Проблема была только в том, что для реализации проекта нужна была сплоченная команда. Из людей, мягко говоря, не отягощенных моральными принципами и достаточно опытных.
Кащеев, прохаживаясь по набережной, как раз думал, где бы подыскать таких людей, как вдруг увидел Бобра. Это была кличка, уголовная. Карточный шулер Бобров заметно изменился за два десятка лет. Но память у Кащеева была профессиональной. И навыки никуда не подевались.
Вспомнив молодые годы, Кащеев сел Бобру на хвост и следил за уголовником полдня. Так что вечером у него уже был полный расклад: Бобер сменил окраску и привез в Крым небольшую бригаду в составе трех человек. Работали они по мелочи, но артистично и наверняка. С четким распределением функций...
Это была редкостная удача. Но и риск был немалым. Примерно как в русской рулетке: семь к одному. Или даже меньше. Кащеев во времена своей профессиональной деятельности вербовкой занимался активно, так что статистику себе представлял достаточно отчетливо.
В ту ночь Григорий Васильевич так и не уснул. Однако, ни на что так и не решившись, на следующий день он снова отправился на набережную и вскоре отыскал троицу гастролеров. Последив за их работой, он окончательно убедился, что команду Бобер себе подобрал очень даже неплохую. И Кащеев решил сыграть-таки с ним в русскую рулетку. Но по своим правилам...
30
На контакт с Бобром Кащеев пошел только через три дня, как следует подготовившись. Был вечер. Троица гастролеров потягивала вино в одном из самых отдаленных и безлюдных кафе на набережной, отмечая дневной улов.
Туалета в кафе не было, так что посетителям приходилось пользоваться платным, расположенным неподалеку. Именно в туалете Кащеев и пошел на контакт. Встав рядом с Бобром, он негромко сказал:
– Здорово, бродяга! Не узнал?
– Нет!.. – бросил на Кащеева настороженный взгляд Бобер.
– А я тебя сразу срисовал! Короче, есть толковище... Только вашу бригаду пасут...
– Что?!
– Через час около универсама! – быстро оглянувшись, прошептал Кащеев. – Пасет вас опер в синей майке «Адидас». Торчит в кафе напротив чуть наискосок. За вторым от входа столиком...
В туалет вошел новый посетитель. Кащеев умолк, культурно посторонился и быстро вышел, оставив Бобра соображать, что к чему. Бобер вышел из туалета минуты через три.
За это время он успел позвонить своим подельникам и дать инструкции. Те рассчитались и вышли из кафе. Бобер наблюдал за ними из укромного места. Но и Кащеев умел пользоваться телефоном. Он позвонил Салаухину, который как раз и сидел в кафе напротив в синей майке «Адидас»...
В общем, все прошло как по нотам. Салаухин, которого Кащеев, конечно, использовал втемную, худо-бедно роль опера выполнил. Бобер, едва увидев, что за его подельниками действительно следят, дал им по телефону команду разбегаться.
Ровно через час Кащеев пришел к универсаму и долго ждал Бобра. Тот, ясное дело, не пришел. Тогда Кащеев отправился на набережную, где некоторое время беззаботно прогуливался, а потом приземлился в каком-то кафе. Только здесь он наконец увидел, что за ним следят. У самого универсама бригада Бобра, видно, использовала машину. Кащеев понял, что его задумка сработала. И как ни в чем не бывало продолжил культурно отдыхать...
Поздней ночью, когда Кащеев возвращался домой, возле него притормозила машина. Из нее выбрался здоровяк с огромными руками – «торпеда» бригады. Распахнув дверцу, он сказал:
– Садись, земляк, подвезем!
– А ты кто?.. – спокойно спросил Кащеев.
– Да садись, говорю! – усмехнулся здоровяк, оценив выдержку Кащеева. – С Бобром потолкуешь заодно!
– А-а! – кивнул Григорий Васильевич. – Так бы сразу и сказал.
В следующий миг он спокойно сел на заднее сиденье. Здоровяк запрыгнул на переднее, и машина тронулась. Бобров, сидевший сзади, протянул руку:
– Ну здорово, бродяга! Спасибо за наколку! Извини, не признал тебя... Мы что, вместе на какой пересылке чалились?
Кащеев покачал головой:
– Нет, Бобер! Я мент, бывший...
Бобров отдернул ладонь – для правильного уголовника пожать руку менту все равно что верующему плюнуть на распятие. Машина дернулась. И пассажир, и водитель синхронно повернули головы, уставившись на Кащеева. Бобров отодвинулся в угол, быстро оглянулся через заднее стекло и недобро спросил:
– И чего тебе надо, мент?..
31
– Мы все надеемся на вас, академик! Да?!
– Да!!! – дружно взвыли присутствующие, точнее, та часть, которая была «подсадной».
Но их стараниями зал уже был разогрет, так что Моне манипулировать присутствующими становилось все легче и легче. После напутствий академика он выдернул из зала маленькую девочку, которая, конечно же, совершенно случайно оказалась музыкально одаренной, и на пару они сбацали какой-то полупсалом-полубалладу.
Публика все более раззадоривалась. Даже соседки-бизнес-леди невольно включились в действо. Логинов же совсем заскучал. Но Моня его терпение испытывал недолго. Выдав еще пару отрепетированных номеров с «подсадными» и доведя часть публики до экстаза, он отер со лба пот и проговорил в микрофон:
– Учитель в монастыре Шаолиня передал мне часть своих сокровенных знаний! Человек – это карма! Именно карма человека определяет его способность к просветлению! Путь объединения всех братьев по вере, на который я встал, труден, и одному мне не справиться! Поэтому я прямо сейчас попробую найти среди вас того, кто способен мне помочь!
Зал наполнила странноватая гипнотическая музыка: как будто кто-то один бросал камешки в битые стекла, другой задумчиво дудел в волынку, а третий лениво водил куском кирпича по струнам виолончели. Свет притушили, и Моня, прикрыв глаза, вроде как на ощупь спустился по ступенькам в зал и начал бродить по нему, выставив перед собой руку.
Публика притихла. Моня же лихорадочно перемещался по проходам с прищуренными глазами, то вдруг замирая, то ускоряясь, чтобы снова неожиданно остановиться и совершить рукой несколько замысловатых пассов.
Счастливцы, возле голов которых он «щупал» воздух, замирали и боялись пошелохнуться. Но Моня, увы, двигался дальше – до тех пор, пока сложным маршрутом вновь не вернулся к сцене и не приблизился к лестнице. Здесь Моня вдруг как будто споткнулся. На миг застыв, он резко развернулся, сделал несколько торопливых шагов и протянул руку к пассии академика.
Та вытянулась в струнку и замерла, широко открыв глаза. Ее грудь высоко вздымалась,
