стекло на окне явно бронированное, а дверь…»
Он подергал ручку – заперто. Справа от двери находилась еле заметная кнопка – ее показал вежливый полицейский, для вызова по необходимости дежурного сотрудника. Талеев вернулся в комнату, сел в кресло и надолго задумался.
К вечеру следующего дня подчеркнутая вежливость и форменный саботаж полицейских чинов довели Геру до белого каления. В течение целых суток они так и не связались напрямую с российским посольством! Звонили куда угодно – своему региональному начальству и федеральному руководству, городским властям и в Управление внешних сношений, только не туда, где этот контакт мог принести реальную пользу для задержанного. Тьфу! А потом придумали новую отмазку. Несмотря на свободное владение Талеевым немецким языком, отказывались беседовать с ним на любые темы без официального переводчика. Вдруг герр журналист выразится как-то неясно или они что-то неправильно поймут? Может ведь международный скандал случиться! Присланный утром из мэрии переводчик покрутился минут десять по участку и сгинул – срочно потребовался на совещании у бургомистра. Но пусть герр Талеев не волнуется – уже извещены все ответственные службы, и с часу на час… Цум тойфель! Мать вашу!!!
Свое дальнейшее развитие события получили совершенно неожиданно, когда терпение Талеева уже окончательно иссякло и он почувствовал себя морально готовым к опрометчивым и неадекватным действиям. В середине дня на площади у Старой ратуши бюргерский покой достославного города Мюнстера оказался безжалостно нарушен самым возмутительным и непотребным образом.
В начале улицы Принципальмаркт остановились два автобуса. Высадившиеся из них люди, человек пятьдесят-шестьдесят, быстро построились в колонну, которая тут же целеустремленно двинулась вверх по улице к зданию ратуши. В руках демонстранты держали наспех оформленные плакаты и лозунги: «Долой уроки религии на немецком языке», «Германия – родина нового ислама», «Руки прочь от национальной культуры». Когда до ратуши оставалось не более одного квартала, во всю мощь взвыли зурны и волынки, к ним присоединилась нагара – подмышечный барабан, задавая четкий ритм и скорость движения всей процессии.
Почтенные обитатели домов на Принципальмаркт и еще полудюжине близлежащих улиц были не просто разбужены и удивлены. Никакие толстые средневековые стены, и уж тем более современные окна, не защитили их от безумной какофонии. Большинство жителей в жизни ничего подобного не слышали, а некоторые, наиболее почтенные, тут же вспомнили ночные факельные шествия времен фашистского рейха. Хотя на улице был день и факелами и не пахло.
Редкие велосипедисты, которым посчастливилось не упасть со своих двухколесных машин при первых звуках «сводного оркестра», останавливались сами, сползали с седел и прижимались к каменным стенам, отгораживаясь рамами и колесами своих велосипедов. Их никто не трогал. Колонна споро подошла к площади и рассредоточилась перед ступенями парадного входа в Старую ратушу. Одна группа с плакатами организовала круговое шествие прямо под окнами бургомистра, другая выкрикивала в ту же сторону нескончаемые лозунги на немецком и турецком языках, используя для большей доходчивости невесть откуда взявшиеся мегафоны. К сильному и звонкому завыванию зурны добавились волынки, бегламы, флейты, бубны и даже одна черноморская кеманча!
В расположенном поблизости полицейском участке одинокий узник пограничного произвола подошел к окну, внимательно осмотрел внутренний двор и лесистый парк, а потом задумчиво уставился на устремившиеся в ясное безоблачное небо острые шпили готической ратуши. Тут до него донесся истошный вой внутреннего сигнала тревоги, и во двор участка один за другим начали выбегать полицейские в пластиковых шлемах с длинными дубинками и большими щитами в руках. Они молниеносно разместились в огромной черной автомашине, напоминающей бронепоезд, которая, включив прожектора и запустив вопящую сирену, лихо вырулила за массивные металлические ворота.
Талеев проводил ее отрешенным взглядом. Потом, не торопясь, прошел в ванную комнату и приступил к ответственной процедуре бритья. Все говорило ему о скорой и неизбежной встрече с дорогими сердцу сослуживцами.
В это время события на ратушной площади подошли к своей кульминации. Напрасно бургомистр и городские чиновники, опасливо выглядывавшие из-за плотных занавесей узких высоких окон, надеялись, что инцидент будет исчерпан с прибытием полицейского спецотряда и разгоном этой наглой, несанкционированной демонстрации.
Опережая приезд «бронепоезда», из узеньких боковых улочек на площадь неожиданно выбежали несколько групп спортивного вида молодых людей, которые, громко крича и ругаясь, набросились на демонстрантов. В ход пошли заранее припасенные велосипедные цепи и деревянные палицы. Первый натиск был ошеломляющим и смел со ступеней всю группу музыкальной поддержки. Но атакованные быстро сообразили, что зурна и нагара не менее действенны в ближнем бою, чем палица и щит. Потасовка разгорелась не на шутку. К тому же несколько булыжников, брошенных умелой рукой, вдребезги разбили стеклянный оконный фасад двух этажей Старой ратуши, чем навели панический ужас на ее обитателей и распластали их по полу, невзирая на чины, ранги и половую принадлежность, в самых непрезентабельных позах.
Около небольшого, похожего на бойницу окошка, прикрытого художественной решеткой, стояли Галя и Анатолий. Маленький торговый зал антикварного магазина, расположенного точно напротив ратуши, был пуст: с момента начала свистопляски хозяин опустил дверные жалюзи, а сам перебрался во внутреннее подсобное помещение.
– Ну, артисты! Как играют! По ним городской театр просто плачет, – восторгался Толя.
– Действительно, впечатляюще, – подтвердила девушка, – только ведь никто не играет.
– ?
– Вот эти музыкальные демонстранты – члены одного исламистского центра, на три четверти состоящего из этнических турок. Они всерьез рады возможности публично провозгласить свои лозунги перед городскими властями… за небольшую плату. Центр действует в Мюнстере вполне легально. А спортивного вида молодые люди – боевики из подпольной террористической ячейки РПК – Рабочей партии Курдистана, их непримиримые враги.
– Знаю, знаю, проходили. Так они ж поубивают друг друга!
– Я приказала курдам под страхом смерти ограничиться только впечатляющей дракой. Понарошку здесь нельзя: полиция тогда просто разгонит всех, а не заберет в участок для серьезного разбора. Потому и ратушную площадь выбрали, чтобы в дело вмешался сам бургомистр… Кажется, все сработало, смотри!
Анатолий сначала уважительным взглядом окинул Гюльчатай, а уже потом посмотрел в оконце. Стройными сплоченными рядами на «бунтовщиков» надвигались сразу три отряда полицейских. К тому же на крыше «бронепоезда» расчехлили странного вида пушку, то ли водомет, то ли газовую, но пока не запускали. А зря! Нарушители городского спокойствия оказались расторопнее и сплоченнее. Мгновенно прекратив «зубодробильный междусобойчик», они дружно кинулись на стражей порядка! Ряды дерущихся смешались. В такой обстановке применить устрашающее оружие было уже невозможно.
– Все равно, Галчонок, ты здорово постаралась: без единой репетиции и такая слаженность!
– Вот тут я как раз и вовсе ни при чем. Похоже, что это проснувшееся глубинное национальное сознание бросило их против единого западного супостата. Как бы нам этот религиозный экстремизм планы не нарушил… Ничего, сейчас подкорректируем.
Девушка сделала звонок по мобильному телефону и минуты две говорила с кем-то резким, приказным, не терпящим возражений голосом. По-турецки.
– Вот и все. – Она победоносно посмотрела на Толю.
– Да-а-а… Впечатляет! Теперь то, что надо.
Потасовка явно пошла на убыль. Полицейские побеждали; они медленно, но неотвратимо выдавливали демонстрантов с площади. То тут, то там силам правопорядка удавалось даже арестовывать наиболее рьяных участников уличного дебоша. Все арестованные, как на подбор, были молодыми людьми атлетического сложения. Их с трудом доволакивали до черной машины и запирали в ее кузове. А «обиженные» демонстранты, побросав плакаты и растяжки, организованно и без потерь отступали к доставившим их автобусам.
– Ну что, мать-командирша, теперь мой выход?
– Пора. – Галя придирчивым взглядом окинула высокую и мощную Толину фигуру. – Да ты этим
