Виргиний вспомнил, как прежде Арпин желал вызвать этого лешего на единоборство, хвастаясь возможностью одолеть его своею богатырскою силищей, связать, и принести на Форум, как Геркулес принес Цербера из ада.
И юноше мнилось, что Инва подслушал такую похвальбу его друга, заставил Арпина бороться, и разорвал его.
Оглядев могучую фигуру лохматого чудовища, Виргиний попятился от устья пещеры, но сознавал, что убежать невозможно, – Инва догонит его прежде, чем он успеет вылезти из ямы перед логовищем, а бороться с ним, схватиться в рукопашную, думалось, и Арпину не под силу, – в длинном, лохматом меху чудовище казалось гораздо массивнее скрывшегося самнита.
Но Виргиний может убить Инву сзади, схитрив перед ним, заставив для чего-нибудь обернуться спиною. Этим он отомстит за гибель своего друга.
С такою мыслью он влез в пещеру.
ГЛАВА VII
Пещера Инвы
Медведь любезно принял Виргиния, помогая ему спускаться в таинственное обиталище. Арпину очень хотелось рассказать другу, по каким причинам он тут поселился и как пришел к решению прослыть Инвой, пока не минует опасность кровомщения за смерть Вулкация.
Арпин не ушел в Самний, потому что любил отца своего и друга, любил и самый Рим; покинуть их навеки, оторваться от родной обстановки, было бы для него невыносимым мученьем тоски. Он знал своих самнитских родных, бывал у них гостем, как и они у него, но гостить и поселиться – дело разное.
Он не открылся Виргинию, наивно полагая, что тот сразу узнал его.
Пещера проходила глубокими недрами земли в виде извилистых, то широких, как улицы, то круглых и просторных, как площади, мест, то коридорами столь узкими, что идущим пришлось бы протискиваться боком, если бы они направились по ним; все эти главные ходы разветвлялись на бесчисленные боковые, пересекающиеся одни с другими, но ведущие в одном направлении, – от поместий Турна, Скавра, Руфа и др. к Риму, где этот лабиринт подземной пустоты открывался устьем в Паланском холме.
Один из его боковых ходов вел к священной роще местных поселян, где из его устья вытекал ручей, посвященный богине Терре, Теллусе, Опсе, как называли землю. О нем с ужасом повествовала Стерилла Виргинию, будто в этот грот сутки назад засел Инва и ограбил богиню земли, отняв у нее себе корзину, принесенную ей в жертву поселянами.
В пещере, куда Виргиний вошел за медведем, находились ясные следы и старинной и недавней человеческой жизни.
Вход туда из поместья Турна от болотной трясины прежде был очень широким, но вследствие неизвестных причин заложен камнями, через которые было бы очень трудно перелезть и проникнуть внутрь пещеры, если бы, несомненно, и другими людьми и по другим причинам, эта преграда не была устранена для доступа.
Было очевидно, что там сначала жили обыкновенные дикари, первонасельники Италии, Япиги, убившие живших до них там серых пещерных медведей, одевавшиеся от холода зимою в их шкуры.
Потом там ютились, поселялись разные беглецы и изгнанники, пленники, рабы жестоких господ.
Им была выгодна роль Инвы, лешего латинских дебрей: их боялись, ублажали всякими жертвами, исполняли их приказания, главным образом потому, что серые медведи-пещерники тогда уже вывелись, попадаясь в Италии живыми очень редко, единичными экземплярами последних остатков вымирающей породы.
Около устья пещеры, выходившей к поместью Турна, было много мусора, который обитатели пещеры, как видно, не старались удалять; туда, частью со стен и потолка, частью снаружи от ветра, навалился песок, сучья, всякая листва и мочала. Были там также кости, и даже целые скелеты животных, оленьи рога, птичьи перья, яичная скорлупа и раковины.
Что Инва человек, это нередко думалось Арпину и прежде; на этом предположении основывалась его хвастливая похвальба возможностью принести его на своих плечах связанным в Рим, одолевши в поединке; слыша от прислуги, что в последние годы леший что-то чересчур зло буянит по деревням, Арпин подозревал, что это – раб Турна Гердония, приговоренный к смерти за разбой. Он знал вход в пещеру со стороны болота, когда заявил, будто уходит навсегда к самнитам, куда путь лежал мимо этого места.
Обладая огромною силой, Арпин не боялся ни людей, ни зверей.
Он привел своего друга к постели из травы, над которою по стенам довольно глубокой, искусственно вырытой ниши, висело несколько шкур, сшитых для костюма Инвы, с преобладанием лохматых мехов волчьих и собачьих, так как медвежьих не могло бы достать на весь запас; были там стрелы, веревки, шкуры ослов, принесенных Инве в жертву.
Дальше находилось что-то вроде кухни этого подземелья, – следы костров, разбросанные головешки, уголья, зола, обглоданные кости, с некоторыми приспособлениями из камней, составлявших нечто вроде печки, стола, плахи для разрубания кусков, углубления и отгородки, похожие на сундуки или закрома для хранения зерна и кореньев от мышей, разбитые амфоры, и кувшины примитивной глиняной лепки, каких в Лациуме тогда уже не употребляли.
Что были за люди, обитавшие прежде в этой пещере, решить было не трудно даже наивному Виргинию; он понял, что то были несчастливцы, подобные его скрывшемуся другу или осужденному на казнь разбойнику Авлу, о котором Тарквиний говорил Фламину, только привыкшая к суеверию фантазия идеалиста и теперь заставляла его предполагать, что их приютил именно этот мифический, таинственный, чудовищный полудух Инва, приютил, некоторое время берег, заставлял служить ему, – шить и стряпать, а потом пожрал одинаково всех, и угодивших и боровшихся с ним.
Виргиний с интересом осматривал, что ему указывал медведь пантомимой, прикладывая палец к своей зубатой пасти в напоминание, чтобы пришедший не произносил ни слова. Он указывал идущему разветвление подземных коридоров, уходившие неизвестно куда, по временам освещая дорогу факелом, но больше довольствуясь дневным светом, проникавшим в подземелье сквозь многочисленные трещины, расселины и искусственно устроенные отверстия вроде окон.
Медведь хотел вывести Виргиния к холму, сквозь устье страшной пещеры, где приносились жертвы,
