насладиться…
О-о-о!..
Как же доказать, что ты самый лучший?
Что я — твой, а ты — моя! Идеал, судьба, счастье…
Дмитрий Васильевич понимал, что бредит… Что ничего, из того, что приходит ему в голову, по сути своей неисполнимо. Кроме, пожалуй, одного — стать её одноразовым клиентом… А после, может, и убить…
Но и это был бред.
Он не хотел её убивать, он не хотел её и как женщину!
«У неё ведь, наверное, есть родители, — думал он, — она же молодая… Возможно, помогает им… Они прозябают в глухой провинции, где нет работы, не хватает еды, нужны лекарства…»
Но чем же, чем он может помочь ей? У него свои старики… неустроенный сын… жена, запуганная телевизором… И у него нет тысячей… Нету и тысячи ночей, чтобы уговорить её, убедить, поставить на путь истинный… Он такой старый… И уж одного только этого непреложного обстоятельства нельзя изменить никакими силами, мольбами и воплями…
И самое лучшее — это забыть её. Навсегда!
Вот она!
И вот её нет!
Он свернул в трей окно браузера, — раскинулся под синим небом зелёный холм фоновой заставки Windows XP.
Значит, смирись и терпи?
Смирись, смирись, гордый человек! Позволь её ласкать Сахатову… всем другим, кто, говоря по- нынешнему, разжился на бабки…
Боже мой!..
Дмитрий Васильевич вновь восстановил окно, вновь обозрел появившуюся в нём нагую проститутку Юлию.
Единственное, что он мог сделать и сделает, это удалить её страницу из сахатовского компьютера… Больше он ничего не может, ничего…
Он уже потащился «мышкой» в «закладки», чтобы произвести задуманную операцию, как дверь вдруг неожиданно распахнулась и вошли Зам и Сахатов.
Они тоже не ожидали его увидеть и уж, в любом случае, застать на сахатовском месте…
Дмитрий Васильевич обмер.
— А это почему валяется? — шагнувший к нему Зам одной рукой поставил опрокинутое кресло на лапы.
Дмитрий Васильевич неуверенно поднялся…
— Я тут…
И потащил своё кресло к себе…
— Вы её смотрите, да?! — Сахатов с радостным изумлением показал Заму пальцем на обнажённую Юлию.
Тому сразу всё стало ясно, настороженность испарилась, он по-свойски хмыкнул:
— Интересуемся потихоньку, да?
Ответа не ждал. Пригнулся к экрану, оценивал, прикидывал — товар же!
— Ну, что ж… В натуре, конечно, похуже будет, — авторитетно заявил он, выпрямляясь, и повернулся к Балышеву. — Хотите подарок?
Дмитрий Васильевич не сразу понял, что вопрос обращён к нему.
— Мы вам обязаны, — продолжал Зам, решительно вынимая портмоне из внутреннего бокового кармана, а из портмоне три стодолларовые купюры. Протягивая деньги Дмитрию Васильевичу, он одновременно адресовался к Сахатову:
— А ты, Максик, потом сходишь. После начальника.
Сахатов согласно закивал своей большой, зализанной головой:
— Конечно, конечно! — Максик был абсолютно искренен, — вот что значит восточное воспитание. — Идите! А я за вами…
— Ну? — Зам радушно тянул деньги.
— Да вы что? — Дмитрий Васильевич, задохнувшись, ощутимо почувствовал, как пунцово загорелось, словно задымило, его собственное лицо. — Я убрать хотел!.. На рабочем месте!.. Порнуха!.. Позор!..
Изо рта Дмитрия Васильевича, — он это с ужасом чувствовал, — брызгали слюни.
— А-а, — коротко вник Зам. — Понял! — И словно стрелу строительного крана повёл руку с деньгами в сторону Сахатова. — Значит, Максик пойдёт!
Сахатов, растерянно глядя на Балышева, принял деньги, машинальными пальцами развеерил их на три листика, собрал воедино…
— Пошли! — Зам хлопнул его, вздрогнувшего, по плечу, и, недоверчиво крутя головой и ухмыляясь, зашагал вон.
— Сами выключите? — спросил Сахатов о своём компьютере, но ответа ждать не стал.
Дмитрий Васильевич медленно опустился в своё кресло.
В этом кабинете с высокими потолками и гладкими стенами прошли пять лет его жизни… В другом, ничем от этого неотличимом, ещё сколько-то и ещё… Тридцать лет… верой и правдой… в этой казённой, стеклобетонной башне… на одном месте…
Боже мой, боже мой!..
Дмитрий Васильевич не помнил, как добрался домой. Нет, никаких аварийных ситуаций не возникало. Покорно стоял в пробках, покорно ускорялся на свободных участках, сбрасывал газ, поворачивал, тормозил, переключался, как, в сущности, и подобает профессиональному водителю, доведшему свои навыки до полного автоматизма.
По радиоканалу «Орфей», как и всегда, звучала симфоническая музыка, но сердце сжималось и стонало само по себе. Страстно хотелось сделать что-нибудь хорошее, безусловно нужное. Но что? Что?
Юбилейный сборник получился юбилейным. Одни трудовые успехи, победы, достижения… невзирая на тяготы, лишения, препятствия…
За словами пряталась жизнь…
Жизнь! Жизнь!
Сахатов мог уже быть у Юлии, мог быть уже с нею… Он и она… Балышев не состояние был этого даже представить, а между тем это была реальность — доступная женщина, валютная дрянь… идеал с порносайта…
К двери подъезда одновременно с Балышевым подоспели соседская девочка Таня, и незнакомый мальчик, оба в тинейджерских майках, джинсах, кроссовках. Покосившись на Дмитрия Васильевича, уже приоткрывшего и придерживающего для юной соседки дверь, мальчик чмокнул неловко Таню в щёку и тотчас упорхнул, словно испугавшийся воробышек. Она радостно зарделась, но постаралась сделать вид, что приняла поцелуй как взрослая.
В тесном лифте Дмитрий Васильевич против обыкновения молчал, хотя прежде всегда о чём-то заговаривал, — из вежливости…
На лестничной площадке распрощались краткими полуулыбками и кивками… Таня пошла к себе, направо, Дмитрий Васильевич — налево… Он знал эту девочку совсем маленькой…
Боже мой!.. Боже мой!..
Дверь открыл сын. Оказалось, что он приехал за какими-то своими вещами, чтобы перевезти их на «дочкину квартиру», — так старшие Балышевы называли жильё сына. Девицу они имели счастье видеть и, в принципе, против ничего не имели, — мила, неглупа, студентка, — но вот то, что она не спешила знакомить их со своими родителями, тоже вслед за дочкой перебравшимися в Москву, Елизавету Викторовну неприятно задевало. «Живёте, как муж и жена», — выговаривала она сыну, — ты им представлен… А мы что же?
— А вы ничтоже! — каламбурил сын, выросший как-никак в семье филологов.
Теперь он с порога объявил, что очень не возражал бы, если бы батяня, — так он почему-то стал года
