– Посланец.
– М-мда? А ты, случаем, не из эватимов? Уж не думаю, чтобы могущественнейшему из богов пришло в голову нанимать такое ничтожество…
Тварь зашипела сквозь поломанные зубы, страшно похожие на собачьи.
–
– Когда увидишь Ваштэма, расскажешь ему об этом…
–
– Я могу… могу убить тебя. – Мой голос глупейшим образом сорвался до визга. Я с трудом сдерживал страх. Мне однозначно дали понять, что угрозы бесполезны. Но, если я повернусь и побегу, тварь моментально вцепится мне в спину. Значит, мне придется убить ее. Я не имел представления, как это сделать. Особенно, если учесть, что она уже в некотором роде была мертва. Я оглянулся вокруг в поисках отцовского серебряного меча и вспомнил, что он остался наверху в сундуке.
– Это тоже ни к чему не приведет. Я ничего не значу.
– Таких, как я, еще сотни и тысячи.
– И чего же ты хочешь?
– Ваштэм, те, которых ты убил, те, которых ты предал, не упокоятся в мире. Они не сидят без дела. В свое время все они вернутся к тебе. Все-все-все.
– Почему же тогда они послали тебя предупредить меня?
– Потому что это их забавляет.
Я издал страшный нечеловеческий вопль – прежде я просто не представлял себе, что что-то
Мгновение спустя раздался всплеск – мой незваный гость упал в воду под балконом.
Я не стал смотреть ему вслед. Вместо этого я моментально закрыл ставни и запер их на засов, а потом как сумасшедший понесся по всему дому, запирая на своем пути все окна и двери, даже не выходившие на улицу, я запер даже все люки, ведущие во многочисленные неглубокие погребки. Лишь покончив со всем этим и забившись в дальний угол на чердаке между старыми сундуками, инструментами и разрозненными фрагментами маминых поделок, я по-настоящему пришел в себя, и меня едва не стошнило от того, что я сделал. Ноги не держали меня. Я присел на край сундука и откинулся на спину, устроившись на кипе маминых платьев. Я зарылся в пыльную одежду.
Заплакать я почему-то не смог. В голову пришла мысль о том, что магия, как и присутствие потусторонних существ, иссушает слезы. Великий чародей не может плакать. Это удел людей. Так, по крайней мере, я где-то прочел или услышал в рассказах или в сплетнях, или это открылось мне во сне.
Так ли это? Я не знал. Лежа на спине в сундуке с маминой одеждой, я очень осторожно протянул руку, чтобы ощупать лицо в поисках слез, и сердце тревожно забилось в предчувствии того, что я их там не обнаружу.
Лицо было мокрым от пота. Пальцы пропитались запахом ила и разлагающейся плоти. Тошнота подступила к горлу, и я вытер руки о подол рубашки, не о мамино платье – сама мысль об этом казалась мне кощунственной.
Пока я лежал там, дом вновь ожил, наполнившись негромкими звуками. Мне он представлялся громадным зверем, бормочущим во сне.
В конце концов я и сам заснул, и во сне ко мне пришел отец. Я понимал, что это сон, так как убил его, и какая-то часть моего разума даже радовалась этому, хотя, возможно, он сам отчасти вынудил меня это сделать. В его душе тоже пролегала глубокая пропасть, как и в моей. Теперь же он стал частью меня самого вместе с Орканром и Талъно, Бальредоном и Танниваром, и всеми остальными моими предшественниками в убийствах и в черной магии.
Отец поднялся из моего спящего разума, как струйка пара из чайника, потемнел, обрел форму и принялся расхаживать по чердаку взад-вперед. В своем сне я поднял голову и смотрел на него, испытывая необычную смесь чувств: любви и ненависти, восхищения, отвращения, сожаления и странной заинтригованности… Я ждал, когда он заговорит.
Но он продолжал в полной тишине мерить комнату шагами, не было слышно даже звука этих самых шагов. Лишь когда серый рассвет забрезжил сквозь щели в ставнях, он остановился и посмотрел на меня, губы его дрожали, а на лице были написаны те же противоречивые чувства, что и я испытывал к нему.
Он вложил мне что-то в руку, крепко сжав мои пальцы – нечто твердое и квадратное, пахнувшее кожей, воском, чернилами и чем-то непонятным.
В своем сне я попытался заговорить с ним. Думаю, мне хотелось одновременно и проклинать его, и вымаливать у него прощение. Но каким-то образом я понял, что должен приветствовать его с надлежащим почтением, словно он посол далекой страны. Сон требовал от меня такта и сдержанности. Я должен был не давить на него, а ждать, пока он сам не расскажет о своей цели. Откуда я это знал, я не имел ни малейшего представления.
Я попытался позвать его, но так и не смог этого сделать – мой голос был не громче шепота утреннего ветра, а слова подобны волнам, слабо плещущимся у свай под домом.
Солнечные лучи пронзили его, и он исчез. Тогда я проснулся, с изумлением обнаружив, что прижимаю к груди квадратный деревянный предмет. Я подумал, что это шкатулка; обнаружив замок, я открыл его и нашел внутри книгу, оказавшуюся дневником чародея, написанным необычайно корявым почерком и столь же корявым языком – хотя все слова были в ходу в Стране Тростников, я не мог связать их между собой. Страницы были сделаны скорее из дубленой кожи, чем из тростника или пергамента.
Имя автора сразу же приковало мое внимание – Таннивар Отцеубийца.
