Антисемитизм в Советском Союзе

Партизан в их гражданском платье, с партизанским оружием, не подготовленных к этим условиям борьбы, не знакомых с тактикой открытого боя, — бросали в первые линии…

Немногие, которым «посчастливилось» стать тяжелыми инвалидами, остались в живых. Почти все другие погибли в боях под Волковыском, Белостоком и у озера Нарев».

От всего этого трехлетнего опыта у евреев, участвовавших в партизанском движении в Белоруссии и Западной Украине, осталось столько горечи и так обострилось еврейское национальное чувство, что когда к концу войны пред ними открылась возможность уехать из Советского Союза под видом «реэвакуации» в Польшу, большинство из них — в том числе и многие, награжденные орденами и медалями, — поспешили воспользоваться этой возможностью (Каганович, стр. 185.):

«Еврейский партизан должен был в лесу вести борьбу и против части антисемитски настроенных партизан. Он не мог ни на минуту освободиться от сознания, что он еврей. Ему это постоянно напоминали.

Редко национальное самосознание было так сильно среди евреев, как среди партизан в лесу. И не случайно, партизаны были первыми, заявившимися к репатриации, — чтобы пробираться в Палестину, строить свой дом и, если уж отдать свою жизнь, отдать ее за свой народ».

Каганович, в соответствии со своими личными настроениями, может быть, несколько преувеличивает положительный элемент в этой психике бегства из Советского Союза — желание добраться до Палестины. Для большинства основным, по-видимому, был отрицательный момент: желание уйти оттуда, где пережито столько разочарований и столько обид. Это массовое бегство из Советского Союза бывших партизан-евреев, может быть, наиболее яркое свидетельство трагичности современного положения советского еврейства.

Вне районов немецкой оккупации

В районах немецкой оккупации положение было совершенно ясно: антисемитизм был официальной идеологией, энергично навязывавшейся населению. Антисемитизм встречал здесь активную поддержку лишь со стороны сравнительно небольшой части населения и активное противодействие со стороны ничтожного меньшинства. Огромное большинство относилось к нему с равнодушием и пассивностью, но пассивность эта при отсутствии энергичной контрпропаганды, постепенно подчиняла и это большинство влиянию гитлеровской антисемитской пропаганды.

Вне районов немецкой оккупации положение было гораздо сложнее. Об официальной пропаганде антисемитизма или о его неофициальной открытой пропаганде здесь, конечно, не могло быть и речи. Советское правительство отдавало себе отчет в том, что антисемитизм является очень острым оружием в руках Гитлера и что влияние гитлеровской антисемитской пропаганды проникает глубоко и в находящиеся вне района оккупации области, усиливая здесь элементы антисемитизма, выросшие на советской почве. Но советское правительство не только не вело систематической борьбы с антисемитизмом, но даже не давало населению возможности в полной мере оценить масштабы и значение гитлеровской политики истребления евреев. Это, конечно, не была политика прямого поощрения антисемитизма, это была лишь пассивная политика, но она имела чрезвычайно тяжелые последствия. На этих последствиях и на мотивах этой политики я остановлюсь ниже. Сейчас нам необходимо прежде всего установить факты.

Замалчивание гитлеровской политики истребления евреев

Борьба против гитлеровской идеологии и гитлеровской политики в разные периоды со времени прихода Гитлера к власти велась советским правительством различно. Но в этой борьбе советского правительства против гитлеризма поставленная себе Гитлером задача физического истребления еврейского народа никогда не получала сколько-нибудь полного освещения.

А в течение почти двухлетнего периода сталинско-гитлеровской дружбы гитлеровская политика истребления евреев и вовсе исчезла из поля зрения руководителей советского государства, и советская печать систематически замалчивала все проявления этой политики. Но и после разрыва этой дружбы и нападения гитлеровской Германии на Советский Союз положение в этом вопросе изменилось сравнительно мало.

До руководителей советской политики доходили, конечно, сведения о чудовищном размахе гитлеровской антисемитской пропаганды словом и действием, об ужасах, которые переживало еврейское население оккупированных областей. Но советская печать не только не пыталась бороться с этой пропагандой (в советской печати этого периода я не встретил ни одной статьи об антисемитизме!), но и просто почти ничего не сообщала о фактах истребления евреев. Правда, это не была политика полного замалчивания страшного еврейского бедствия. В этой политике чувствовалась, особенно в первый год войны против Гитлера, какая-то неуверенность. Но основная тенденция ее определилась очень ясно с самого начала.

В первые месяцы войны советская печать просто почти ничего не сообщала о том, что творится с евреями по ту сторону фронта. Но вот, 6-го января 1942 года советское правительство разослало всем правительствам, с которыми оно поддерживало дипломатические отношения, ноту — за подписью В. М. Молотова — «о повсеместных грабежах, разорении населения и чудовищных зверствах германских властей на захваченных ими советских территориях» («Правда» от 7-го января 1942 года. Нота эта перепечатана в изданном посольством СССР в Вашингтоне в декабре 1943 года сборнике «Soviet War Documents. June 1941 — November 1945», pp. 86–99.). Молчать в этой ноте о евреях не было, конечно, возможности; нужно было рассказать и об истреблении евреев. Но вот как это было сделано:

«Германские захватчики ни перед чем не останавливаются, чтобы в оккупированных ими районах советских республик всячески оскорблять национальное чувство русских, украинцев, белоруссов, латышей, литовцев, молдаван, эстонцев, а также тех отдельных лиц других населяющих СССР национальностей, которых они, встречая на своем кровавом пути, подвергают таким же издевательствам и насилиям — евреев, грузин, армян, узбеков, азербайджанцев, таджиков и других представителей советских народов».

Здесь евреи еще совершенно тонут — к тому же в качестве «отдельных лиц» — в массе русских, литовцев, молдаван, узбеков и пр… Но нота Молотова этим не ограничивается:

«30 июня гитлеровские бандиты вступили в город Львов и на другой же день устроили резню под лозунгом «бей евреев и поляков». Перебив сотни людей, гитлеровские бандиты устроили «выставку» убитых в здании пассажа».

После этого приводится ряд конкретных фактов немецких жестокостей в Львове и в других местах и называется много имен пострадавших, но среди этих имен нет ни одного еврейского.

Всё же когда к концу ноты Молотов в третий раз вспоминает о евреях, мы находим и прямое указание на исключительный характер еврейского бедствия:

«Страшная резня и погромы были учинены немецкими захватчиками в украинской столице — Киеве. За несколько дней немецкие бандиты убили и расстреляли 52 тысячи мужчин, женщин, стариков и детей, безжалостно расправляясь со всеми украинцами, русскими, евреями, чем-либо проявившими свою преданность советской власти. Вырвавшиеся из Киева советские граждане описывают потрясающую картину одной из этих массовых казней: на еврейском кладбище гор. Киева было собрано большое количество евреев, включая женщин и детей всех возрастов; перед расстрелом всех раздели догола и избивали; первую отобранную для расстрела группу заставили лечь на дно рва, вниз лицом, и расстреливали из автоматов; затем расстрелянных немцы слегка засыпали землей, на их место вторым ярусом укладывали следующую партию казнимых и вновь расстреливали из автоматов.

Много массовых убийств совершено германскими оккупантами и в других украинских городах, причем эти кровавые казни особенно направлялись против беззащитных и безоружных евреев из трудящихся. По неполным данным, в гор. Львове расстреляно не менее 6000 человек, в Одессе — свыше 8000 человек, в