Собрание

декабрь, 1992

ССОРА В ПАРКЕ

Парк весенний — будто водорослевый.
Музыка поводит бедрами.
Сыра ломтики подсохшие
У меня в руке дрожат,
И бутылка пива крепкого
На сырой земле стоит.
Воздух будто промокашечный —
Из сиянья, из дрожания
Что-то хочет проступить.
— Видите вот эту статую?
Это гипсовая Ночь,
Если ты ее царапнешь,
Из нее сочится кровь.
— Ах, пора уже оставить
Вам готические бредни.
Сколько можно клоунессу
Из себя изображать?
Я давно уж удивляюсь,
Почему вы так уверены,
Что Господь вам все простит?
— Просто вы меня не любите,
Как Господь… Да, вот не любите. —
Горькой легкой сигаретою,
Сигаретою турецкою
Затянусь и посмотрю
На оркестр в отдалении
И платок сырой пруда.
— Это очень ясно, просто:
Бесконечна его милость
И любовь несправедлива,
Я ее не заслужила,
Потому он и простит. —
Тихо-тихо, низко-низко
Пролетел лиловый голубь
Над зеленою скамейкой.
Я брожу одна в тумане
И с собою разговариваю,
И целую воздух нежно
Иногда, по временам.

1985

ПУШКИН ЦЕЛУЕТ РУКУ АЛЕКСАНДРОВУ

О, не забудется Девица
Надежда Дурова, гусар!
Забвение себя, отвага —
Ей горький дар.
Она была Кузнец-девица
И воск переплавляла в медь,
Она сумела измениться
И выбрать образ, свой забыть.
Глаза зажмурить — и решиться,
В себе поерзать — и шагнуть,
И вот — не бусы, а медали
Ей красят грудь.
Однажды руку ей при встрече
Привычно Пушкин целовал,
Она смутилась: 'не привык я', —
А '-ла' упрятала в карман.
Печально мы по воле Бога
Стократ меняем кровь и лик,
Она же вольно изменилась,
И стала в старости — старик.
Она по залам и гостиным
Бродила мрачно, как изгой,
Не любят люди перепрыги
И когда сам себе чужой.
Но можно так преобразиться
И измениться до конца —
Глаза откроешь — и не скроешь
Сиянье грубого лица.

1987

ЯВЛЕНИЕ РУССКОЙ АРМИИ