Вообще-то я и сам сейчас выпил бы чего-нибудь. Но не хотелось подавать дурной пример Лабуху, которого мне с большим трудом, но все-таки удалось стащить вниз с четвертого этажа. На скорое его протрезвление я не надеялся. Этот проспиртованный сукин сын пережил два потрясения подряд: в первый раз, когда едва не застрелился перед моим приходом, а второй раз, когда проиграл бессмертную душу заглянувшему на огонек Мефистофелю. Если кто-то скажет, что я сыграл довольно пошлую пародию на бессмертного Гете, я соглашусь, но с одной оговоркой – у меня не было другого выхода. Дама пик лежала последней в колоде, и, разумеется, я мог ее вытащить без труда. Но Лабух выстрелил бы раньше, чем эта карта упала на пол к его ногам. А вот на даму бубен я даже не рассчитывал. Впрочем, у вас есть все основания мне не поверить. Ибо хороший игрок это всегда немного шулер.
Лабуха я отвез к Витьке Чуеву. Художнику нужно было выспаться, а мне некогда было разыгрывать из себя сиделку. Лабух успел задремать в моем автомобиле, и мне пришлось изрядно потрудиться, чтобы его растолкать.
– Это кто? – не сразу признал гостя Чуев-младший, у которого от переживаний тоже был весьма бледный вид.
– Конь в пальто,– очень удачно представился Лабух.– Своих не узнаешь.
– Зачем ты мне эту пьянь приволок? – взъярился Витька.– У меня своих проблем выше крыши.
– Это не пьянь,– сказал я.– Это доктор Фауст.
– Я проиграл ему свою бессмертную душу, Витя.– Художник неожиданно и для меня, и для Чуева заплакал.– Он дьявол! Мефистофель! А бубновая дама меня предала. Я так и знал. Стерва!
– Он что, с ума сошел? – удивился Чуев, пропуская тем не менее нас в квартиру.– Какая еще дама?
– Даму зовут Наташей. Это она заказала Лабуху бронзовых зверей.
Лабуха я бросил на диван, и тот уснул почти мгновенно. Витька наблюдал за моими действиями неодобрительно. Судя по всему, на этом диване только что лежал он сам, растравляя нанесенные судьбой раны. А поскольку в квартире не было другого приличного ложа, то ему теперь волей-неволей придется нести свалившуюся на плечи беду в вертикальном положении.
– Тебя отец искал. Но твой мобильник почему-то не отвечает.
– Мобильника у меня с собой нет. Я за два дня так и не успел добраться до собственной квартиры. Весь в делах и заботах.
– Работаешь даже по ночам? – ехидно спросил Чуев.
– Работаю,– подтвердил я.– А теперь и тебе придется подсуетиться. Запомни: Лабух наш единственный свидетель. Твоя задача: не дать этому сукину сыну повеситься и ни в коем случае не давать ему пить.
– У него белая горячка?
– Алкогольный психоз. Если у тебя есть знакомый специалист – пригласи. Но глаз с него не спускай. Этот мерзавец сейчас очень опасен.
– Почему он назвал тебя Мефистофелем?
– А чего ты хочешь от алкоголика? Не удивлюсь, если тебя он назовет Маргаритой.
– Очень остроумно,– обиделся Чуев.– Особенно в тот момент, когда надо мной нависла угроза.
Вообще-то один мой знакомый художник был прав, назвав Витьку посредственным актером. Вот и сейчас он не смог даже толком сыграть подозреваемого в убийстве благородного человека. А ведь казалось бы – чего проще.
– Тебе хаханьки, а с меня уже взяли подписку о невыезде. Можешь себе представить – Чуев под подпиской!
– У нас полстраны под подпиской. Не строй из себя принца датского: вопрос быть или не быть перед тобой еще не стоит.
– Но я ведь не убивал Каблука, понимаешь, не убивал! Как же можно с невиновного человека брать подписку о невыезде.
– Отпечатки пальцев на канделябре твои?
– Ну мои,– упавшим голосом сказал Чуев.– Но он же на столе стоял. Мы ведь при свечах играли.
– Эстеты. А при электрическом свете нельзя было, что ли?
– Это Язон предложил. Веневитинов согласился. И мне показалось, что так элегантнее.
– При свечах передергивать проще, дурак.
– Кто ж знал. Вроде приличные люди собрались.
– Приличные люди крадеными вещами не торгуют. А ты не столь наивен, чтобы не понимать, откуда у Язона взялся золотой Пегас.
– Я тебя умоляю, старик, не хватало еще, чтобы ты мне нотации читал. По сравнению с тобой, козлищем, я ведь агнец.
– Именно поэтому, милостивый государь, я вам рекомендовал настоятельно не садиться за карточный стол. Либо играть только в подкидного дурака.
Беда Витьки Чуева в том, что он российский интеллигент. То есть человек, грезящий идеальным миром, но готовый принять несовершенства, особенно если они совпадают с его собственными пороками. Но, увы, пороки бывают не только у интеллигентов. Есть и другие категории граждан, претендующие на то, чтобы их недостатки стали несовершенствами окружающего мира. И, что особенно обидно, эти обремененные недостатками граждане гораздо активнее интеллигентов, и поэтому именно они перестраивают мир по своему образу и подобию, шокируя чувствительные души похабными поступками и преступлениями. И при виде творимого этими людьми непотребства интеллигентам остается только пускать слюни, осуждающе качать головой или верещать от ужаса.
– Ты циник, Феля,– осуждающе покачал головой Витька.– Я тебе всегда это говорил.
– Ты мне лучше о Язоне расскажи. Что это за человек, как он выглядит, какие у него привычки и какой круг знакомых?
– Да откуда мне знать круг его знакомых,– всплеснул руками Чуев.– Я его видел от силы раз пять. А по внешнему виду – человек приблизительно нашего с тобой роста и возраста, блондин, очень обаятельный, улыбчивый. Зубы прямо на загляденье. Словом, внешность артистичная. Очень хорошо чувствует партнера. Что позволяет ему без труда сходиться с людьми.
– С богемой, ты хочешь сказать.
– Ну пусть будет богема. Я понимаю, ты нас презираешь, но, согласись, без нас нет России. Именно мы придаем ей тот блеск и ту загадочность, которая так нравится иностранцам. Ну что такое Россия без нас? Нищая страна с сильно пьющим народом, с вечно коррумпированной властью, с бандюгами такого калибра, что, глядя на них, ужасается все цивилизованное человечество.
– Ты забыл еще одну категорию наших граждан – российских авантюристов. Дай срок, и мы еще заставим твое цивилизованное человечество рыдать и кашлять.
– Не сомневаюсь,– картинно раскинул руки Чуев, одновременно склоняясь передо мной в демонстративном поклоне.– Из-за таких, как ты, граф Феля, нас никогда не пустят в приличное общество. Мы так и будем прозябать среди нищих недообразованных народов.
– Дурак ты, Витя. И глупость подобных тебе становится чуть ли не главной проблемой российского общества. Богатыми и цивилизованными бывают только те страны, где правят бал авантюристы. А от трудов праведных не наживешь палат каменных. Мы бедны не оттого, что у нас много авантюристов и проходимцев, а потому, что мало. Да и масштаб их не тот.
– Жулики у нас и те не крупные,– ухмыльнулся Чуев.– Хотя воруют вроде бы десятками и сотнями миллионов.
– Миллиардами надо воровать, Витя, а лучше – триллионами. И не у себя дома, а за бугром. Вот тогда у нас будет жизнь светлая, цивилизованная и распрекрасная. А экономическими теориями дорога в ад вымощена.
– Ты чудовище, Феля. Ты потомок конкистадоров, шовинистов и империалистов. Это такие, как ты, виноваты, что все цивилизованное человечество при слове «русский» вздрагивает от испуга.
– Раз боятся, значит, уважают. Так зачем меня искал твой отец?
– Не знаю. К нему приехал партнер из Москвы. Возможно, хочет тебя с ним познакомить. Слушай, Феликс, держался бы ты от них подальше, это я тебе уже как друг говорю.
Предостерегал меня Витька почти искренне. Но именно почти. Поскольку главным было то, что можно будет в критический момент заявить во всеуслышанье: «я же тебя предупреждал». Обычное
