взгляд Чуева.
– Рожек не было,– совершенно серьезно отозвался художник.– Цилиндр был. Черный.
– А сам он, конечно, был во фраке,– не удержался от ехидного комментария Чуев, который ни на грош не верил старому знакомому. Что же касается меня, то описываемый Лабухом фантастический персонаж мне кого-то напомнил.
– А фиксы у него во рту не было?
– Была,– с готовностью кивнул Лабух.– Вот здесь, слева. Она сразу бросается в глаза, когда он улыбается.
Сосед Наташи по самолету. Тот самый, с которым я поменялся местами. Вполне вроде бы добродушный на вид дядька. Он мне улыбнулся, проходя мимо в туалет. И даже, кажется, подмигнул. Я ответил ему тем же. И случилось это как раз в тот момент, когда Наташа рассматривала моего тигра. К слову, сидел фиксатый недалеко от нас, так что вполне мог видеть, как я передавал соседке золотую солонку. Мне припомнился и очень похожий дядька, сидевший за дальним столиком уличного московского кафе. Но здесь я не был уверен. В конце концов, в плешивых, кругленьких и невысоких дядьках у нас недостатка нет. И очень может быть, я просто фантазирую на заданную самому себе тему. Хотя, с другой стороны, в том, что этот человек за мной следил, ничего фантастического не было. Правда, я не заметил, что дядька с золотой фиксой из самолета прихрамывает. Впрочем, я особенно и не присматривался.
– Это он принес вам смокинг, Лабух?
– Да. Сказал, что туда лучше идти в смокинге. Там ведь элита собирается как-никак.
– Куда идти?
– На бал Сатаны.
Витька выругался, Верочка засмеялась, и только мы с Лабухом хранили на лицах полную серьезность.
– Мы с ним обсуждали мои иллюстрации к роману Булгакова «Мастер и Маргарита».
– Это те, что на стенах?
– У меня не было ни холста, ни бумаги, ни картона. Но мне удалось. Удалось, Чуев. Вот и Мефистофель не даст соврать.
– Очень сильное впечатление,– искренне подтвердил я.
Лабух, надо признать, был далеко не бездарным художником. Не скажу, что я крупный знаток и ценитель живописи, но, скорее всего, именно его скорбный настенный труд и вдохновил меня на трюк с картами. Другое дело, что дошло это до меня только сейчас. Вообще-то я по природе чужд мистике. А к Булгакову и вовсе отношусь настороженно. По-моему, Михаил Афанасьевич своим бессмертным романом «Мастер и Маргарита» окончательно сдвинул по фазе многих наших гуманитариев, которые и без того не могли похвастаться трезвостью ума.
– Мелкий бес приходил с Наташей?
– Нет. Я его давно знаю. Он часто ко мне приходит. Водки выпить. Об искусстве и жизни поговорить.
– То ли он по новой мне пригрезился, то ли это я ему кажусь,– процитировал Витька слова из песни известного всей стране барда.
– А как зовут мелкого беса, вы случайно не в курсе, Лабух?
– Как это не в курсе? – обиделся гордый художник.– Бегемотом его зовут.
– Он Бегемот, а вы, Лабух, значит, Азазелло, для этого и волосы покрасили в рыжий цвет?
– Ты ни черта не понимаешь в искусстве, граф,– гордо вскинул голову Лабух.– Я должен был войти в материал. Мне нужно было раствориться в нем, и Бегемот мне помогал. Он ведь знаток Булгакова.
– Видимо, в дополнение к искусствоведу мы теперь будем иметь еще и литературоведа.
– Погоди, Феликс,– остановил меня знаком руки Чуев.– Я, кажется, знаю этого человека. Речь идет о Лузгине. Я тогда только начинал, а он действительно играл Бегемота. Потом ударился в астрологию. Чумака из себя по деревням и районным центрам строил. В общем, он и фокусник, и жнец, и на дуде игрец. Пальца ему в рот не клади. Но он, по-моему, не хромает.
– Хромал,– стоял на своем Лабух.– Он на лестнице ногу подвернул. Для достоверности. Актеру тоже надо войти в образ.
– Это Лузгин дал вам пистолет, Лабух?
– Ты ничего не понимаешь, граф,– отмахнулся художник.– На меня накатило. Я пять дней почти не спал. Только пил и писал. И я это сделал. Сделал! У меня водка кончилась, и тут пришел Бегемот. И, естественно, не пустой. Мы добавили. И тут я понял, что все. Достиг вершины. Лучше этого мне уже никогда и ничего не сделать. И Бегемот сказал, что после этого лучше застрелиться. Потом он привез смокинг и еще водки. Мы ее выпили. Потом Бегемот ушел. А я остался в смокинге и с пистолетом в руке. Ты испортил мне праздник, Мефистофель, я тебе этого никогда не прощу.
– Положим,– запротестовал я.– Вы поразительно неблагодарны, доктор Фауст. Я всего лишь предложил вам продолжение банкета. Сатану я вам не обещаю, но царь Мидас будет. И будет масса впечатлений, Лабух. И будет головокружительная игра, где ставкой не миллионы даже, а миллиарды.
– Кто из нас сумасшедший? – задал художник однажды уже звучавший из eгo уст вопрос.
– Он сумасшедший, Саша,– ответил за меня Чуев.– Ты себе не представляешь, насколько он сумасшедший. Это авантюрист. Это исчадье ада. Это игрок, который тебя погубит. Беги от него, и как можно дальше.
– Ты меня убедил,– сказал Лабух почти торжественно.– Я пойду на твой банкет, Мефистофель. Но буду здорово разочарован, если он окажется скучнее, чем бал Сатаны.
– Скучно вам не будет, Лабух. Это я гарантирую. Правда, я не могу вам гарантировать жизнь. Но обещаю, что вместе с посланной в вас пулей к вам вернется и проигранная в карты душа.
– Я ловлю тебя на слове, Мефистофель, и принимаю условия игры.
– Обычно такие договоры скрепляются кровью, но я предпочитаю шампанское. Верочка, распорядись.
Чуев выразительно покрутил пальцем у виска:
– Ты хоть понимаешь, Феликс, что имеешь дело с больным человеком? Сашку надо лечить. Я уже договорился с врачом. И не наливайте ему вина, слышите.
– Заткнись, Витя,– неожиданно твердым и трезвым голосом сказал Лабух.– Я хоть и псих, но не сумасшедший. А врачи мне не помогут. Я уже обращался к ним, и не раз. Напичкают лекарствами, а потом хоть топись. Но это раньше у меня была больная душа, а теперь благодаря твоему Мефистофелю у меня ее вообще нет. Ты можешь это понять, Витя? Не может болеть то, чего нет. Шампанского мне, Вера.
– О, негодяй! – театрально заломил руки Чуев.– Погубитель!
– Хватит причитать, Витя,– сказал я ему негромко, пока Лабух возился с принесенной Верочкой бутылкой шампанского.– Я его последний шанс. Клин вышибают клином. И лучшего лекарства, как избавиться от пагубной страсти, не выдумал еще никто.
– И что это за лекарство?
– Страсть еще более пагубная, в данном случае – игра.
– Чтоб ты провалился, Феля!
Проваливается обычно Дон Жуан. Чуев перепутал либретто, я был персонажем совсем другой оперы. И, вероятно, поэтому не только не провалился, но даже выпил с Лабухом шампанского на брудершафт.
– Итак, сударыня,– обратился я к Верочке.– Ваш выход.
– Я знаю, где она живет. Но эта твоя искусствоведша штучка еще та. В наш город она прибыла два месяца тому назад. Вроде бы искала работу. И еще: она продала Гусю золотой портсигар.
– Откуда у Гуся деньги,– пожал плечами Чуев.– Он ведь беден как церковная крыса.
– Гусев брал не для себя. У его шефа юбилей. Они скидывались всей фирмой. Гусев, не будь дурак, отнес вещицу к ювелиру, и тот подтвердил, что портсигар не только золотой, но изготовлен хорошей фирмой. Фаберже, кажется. А тут еще инициалы совпали.
– «ЮБ»,– сказал вдруг Лабух.– Я видел его.
– Точно,– подтвердила Верочка.– «ЮБ» – Юрий Баринов. Так зовут шефа Гусева, который был в полном восторге от подарка до тех пор, пока вдруг не выяснилось, что портсигар подделка. Гусев в ужасе. Он никак не может понять, как все это получилось. Ювелир очень надежный вроде бы человек. Ну а сослуживцы,
