каких суммах идет речь? Мы вполне можем справиться и без вас.
– Не сомневаюсь. Правда, вам для этого потребуется масса усилий и очень большие средства.
Николай Емельянович надолго задумался. Трудно сказать, то ли ему жалко было отдавать провинциалам два миллиона долларов, а по нашим с Черновым расчетам именно столько составлял один процент от заплаченной Чуеву-старшему суммы, то ли он не хотел подпускать к тайнам организации посторонних людей, в преданности которых сомневался. Мне тоже запрашиваемая сумма казалась умопомрачительной, а наше поведение откровенно наглым, но великий детектив Шварц исходил из того, что чем больше претензия, тем больше уважения. В этом, конечно, был свой смысл, но и появлялась опасность схлопотать вместо денег пулю от недобросовестных союзников.
– Хорошо. Вы получите свой процент, но только по завершении операции и при условии, что ваша помощь будет существенной.
У меня не было оснований доверять Николаю Емельяновичу, но в любом случае на данном этапе речь могла идти лишь о предварительных договоренностях, и мы оба это хорошо понимали. Сторонам нужно было принюхаться друг к другу, дабы ближе к финишу заручиться окончательными взаимными обязательствами.
– Вам ничего не говорит фамилия Банников?
Николай Емельянович наморщил лоб и почесал холеной рукой острый подбородок. В ходе разговора он несколько обмяк, склонился к столу, спина потеряла изначальную прямизну, а с лица спала надменность. Он не то чтобы стал любезнее, но, во всяком случае, заинтересованнее.
– Я проверю по нашим каналам. Но какое отношение этот человек имеет к Юрлову?
– Банников, или Банщик, как его называют близкие люди, конкурировал сразу и с нашим Центробанком и с американским казначейством, выпуская на редкость качественные купюры. Его бурная деятельность привлекла внимание известного вам Строганова. В результате хитроумной комбинации бывшие партнеры Банщика остались не у дел, а у фальшивомонетчика появились новые хозяева. Как водится, не обошлось без жертв. В частности, в мир иной отправился криминальный авторитет по прозвищу Свищ, а также несколько добрых приятелей Банникова с Кавказа.
– Так вы считаете, что Алекперов приехал в ваш город, чтобы свести счеты со Строгановым?
– Есть основания полагать, что дело обстоит именно так, товарищ генерал.
– Зовите меня Николаем Емельяновичем.
– Слушаюсь.
– От кого вы получили сведения о Банщике?
– Видите ли, Николай Емельянович, когда вершится подобная афера, то так или иначе остаются свидетели. Я знаком с одним человеком, неким Борисовым, владельцем небольшого ателье, который имел неосторожность взять в долг у Свища небольшую сумму в фальшивых купюрах, а потом проиграть деньги в карты Феликсу Строганову. Теперь эта оплошность может стоить Борисову головы, ибо горячие кавказские парни именно его заподозрили в пособничестве своим врагам. Борисов обратился к нам за защитой, но мне показалось, что именно вы могли бы дать ему необходимые гарантии в обмен на информацию.
– Так вы считаете, что Алекперов в ресторане охотился именно за Строгановым и именно Строганов его потом устранил?
– Очень может быть. Вы недооцениваете графа Фелю, Николай Емельянович, и незнание местных реалий дорого обошлось вашим людям. А между тем Феликс Строганов весьма серьезная фигура, в каком-то смысле он унаследовал связи Романа Владимировича Чуева. Практически все сомнительные операции областной элиты проходят через руки Авантюриста. Строганов очень осведомленный человек, и так просто вам его не сдадут. У него есть симпатизанты и в прокуратуре, и в милиции, и в областной администрации. Далеко не бескорыстные симпатизанты, как вы, вероятно, догадываетесь.
Я не стал бы ручаться головой, что все сказанное мною Николаю Емельяновичу было правдой, но в данном случае чрезмерная откровенность и не входила в мои планы. Агент Веселов, засланный в стан неприятеля, должен был, безусловно, внушить доверие, но мы вовсе не собирались сотрудничать со столичными бонзами. Игра была рискованной, и я отдавал себе в этом отчет. И двигал мною не только денежный интерес. Возможно, я зарываюсь, но мне надоело, что эти господа вершат свои делишки с таким видом, что в этой стране нет ни закона, ни морали, а ее население – это всего лишь глупое стадо, покорное воле своих обнаглевших пастухов. Наверное, у меня мания величия или комплекс неполноценности, но время от времени у вашего покорного слуги появляется желание, знакомое многим – ткнуть наших замечательных начальников мордами в дерьмо. И с этим горячим желанием потомственному пролетарию очень трудно бороться.
– Что вы знаете о Веневитинове?
Вопрос не захватил меня врасплох, и я ответил практически без запинки:
– Я слышал, что Веневитинов в городе, но город слишком велик. К тому же знают Веневитинова немногие. Из моих знакомых только известный вам Язон. Если бы вы дали мне фотографию этого человека, дело бы значительно ускорилось.
– К сожалению, фотографии Веневитинова у меня нет.
– Трудно ловить того, не знаю кого, Николай Емельянович. А главное – зачем? Никто мне до сих пор не сказал, кто такой этот Веневитинов, какие ценности и от кого скрывает.
– Веневитинов опасный преступник, он скрывает ценности, принадлежащие государству, и долг каждого порядочного человека помочь органам в ero поимке.
Последняя фраза прозвучала очень торжественно, хотя и вразрез с предыдущим разговором, но и я не ударил в грязь лицом и отозвался не менее торжественно и по-пионерски:
– Всегда готов.
Николай Емельянович не оценил моего патриотического порыва и слегка поморщился. Все-таки он принадлежал к поколению, для которого высокопарная патетика была способом общения и средством продвижения по карьерной лестнице, а от старых привычек отказываться трудно, поэтому нет-нет да и прорываются в их речах бодрые, зовущие к великим свершениям фразы, вызывающие кривую ухмылку у поколения прагматиков, привыкших судить о человеке не столько по словам, сколько по делам. А зря, между прочим, мы ухмыляемся. Дела делами, но и слово в этом мире много значит, и если оно иной раз и не отражает сути происходящих процессов, то по нему можно предсказать форму, в какой эти процессы будут протекать. И в данном случае патриотизм как ширма для хищения собственности в особо крупных размерах ничуть не хуже того же либерализма. Для пылкого либерала Николай Емельянович был уже староват. И пионерско-комсомольское воспитание, и служба в соответствующих органах не могли не наложить на него своего отпечатка, и потому нынешний патриотический курс оказался для него прямо-таки манной небесной. У генерала появилась возможность вписаться в галопирующую действительность, практически не меняя защитную окраску, лишь кое-где подновив износившийся камуфляж.
– Вы напрасно морщитесь, Николай Емельянович, я ведь прекрасно понимаю всю сложность нынешней ситуации: с одной стороны, надо восстанавливать былую имперскую мощь, с другой – это не должно выглядеть как вызов нашим новым партнерам, которые души в нас не чают. В общем, нужны средства, не учтенные в бюджете. Я правильно излагаю суть дела?
Николай Емельянович прокашлялся, и выражение лица его стало доверительным.
– Вы мне понравились, Игорь. Всегда приятно встретить человека, наделенного острым умом. А вы к тому же молоды, у вас вся жизнь впереди. Вы совершенно правильно нарисовали стоящую перед нами задачу. Нам приходится отстаивать интересы Российского государства не только на форумах, встречах, симпозиумах, но и иными способами. К сожалению, далеко не все понимают сложность ситуации, и в этом наша главная проблема.
В принципе я вполне допускал, что Николай Емельянович сказал мне не всю, но правду. Очень может быть, что часть денег, а возможно, даже значительная, пойдет на нужды спецслужб, а не в карманы генералов от безопасности. Сомневался я в другом – в том, что николаи емельяновичи, профукавшие империю, способны достойно противостоять своим оппонентам на невидимом фронте. Я ведь был в Чечне, где разжиревшие и телом и мозгом кремлевские дяди показали свою полную несостоятельность и неспособность грамотно отвечать на вызовы времени. Одно дело аппаратные интриги и слежка за неблагонадежной интеллигенцией и совсем другое – противостояние чужой интеллектуальной мощи на мировой арене, где решаются проблемы, аукающиеся потом по самым дальним и глухим уголкам земного
