– Моя нянька была язычница, – криво усмехнулся Орлеанский. – Да позаботятся о ней ее боги.
– А что с ней стало?
– Ее сожгли по приказу моего отца, когда мне было четырнадцать лет. За связь с Люцифером. Так решил архиепископ Эббон Реймский, старая сволочь!
Бернард Септиманский бросил на соседа удивленный взгляд, но тот больше ничего не сказал, возможно, просто не успел. Рожки загнусили громче, но хоровод, вместо того чтобы ускорить свой бег, неожиданно остановился и распался. Все замерли в предвкушении чуда.
Граф Септиманский подался вперед, чтобы лучше видеть. На всякий случай он отыскал глазами Карла. Однако юный король казался спокойным. Как и все прочие, он с любопытством смотрел на белую кобылу, которую вел под уздцы обнаженный мужчина. Бернард без всякого удивления узнал в нем Воислава Рерика. А Карл, если судить по его враз изменившемуся лицу, узнал и женщину, сидевшую на спине кобылы.
Центр поляны заполнился обнаженными телами. Бернард увидел Анхельму, устроившуюся на плече Сивара Рерика, и Тинбергу, при которой кавалером, скорее даже жеребцом, состоял Лихарь Урс.
Трудно сказать, видел ли Карл в этот момент свою жену. Глаза его были устремлены на мать, которую он никак не ожидал здесь встретить. По притихшей толпе словно прошла волна, смывшая с плеч людей одежду, возбуждение нарастало вместе с рокотом беснующихся барабанов. Бернард застыл словно парализованный, и если бы не помощь Эда Орлеанского, силой оттащившего его назад, то он так и остался бы стоять на поляне, привлекая посторонние взоры. Карл тоже куда-то исчез, во всяком случае, Бернард не видел его среди впадающей в экстаз толпы. Мистерия вступала в свою решающую фазу. Граф Септиманский увидел искаженное страстью лицо Юдифи и невольно прикрыл глаза.
– Жалко Карла, – сказал за его спиной Эд Орлеанский. – Боюсь, это зрелище надолго западет ему в память. Такое не забывается.
Бернард был согласен с Эдом, а потому, круто развернувшись на каблуках, почти побежал вниз с холма, объятого греховным экстазом. Гнусавая музыка рожков еще долго звучала в его ушах, и казалось, что этот бесовский то ли смех, то ли плач, не умолкнет никогда. Опомнился он только тогда, когда рука его утонула в гриве жеребца. В седло он, однако, не сел, поджидая графа Орлеанского.
– Вот уж не думал, Бернард, что тебя способно смутить подобное зрелище.
– Считай, что я спасал свою душу, Эд, – глухо отозвался граф Септиманский. – Но какова Юдифь! Ты и сейчас будешь утверждать, что она не ведьма?
– Все может быть, Бернард. Есть люди, которые считают, что власть важнее, чем спасение души.
– А ты, Эд, тоже так считаешь?
– Во всяком случае, я готов рискнуть многим и на этом свете, и на том.
– Что ж, в таком случае нам с тобою по пути.
Карл вернулся, когда над холмом уже забрезжил рассвет. Ни слова не говоря обеспокоенным сеньорам, он упал в седло и с места погнал гнедого.
Тем не менее граф Септиманский успел спросить осунувшегося капитана Рюэрга:
– Он видел все?
– Похоже, он видел даже больше, чем сможет вынести его душа.
Часть 2
Викинг
Глава 1
Война
За полгода, проведенные на чужой земле, бек Карочей, стал практически своим как среди сеньоров, окружающих императора Лотаря, так и среди римских финансистов. Увы, ему так и не удалось добиться главного, ради чего он, собственно, и провел всю зиму в Ахене. Воислав Рерик был по-прежнему жив и, более того, уже успел крепко насолить Лотарю взятием крепости Дакс. На эту крепость возлагались большие надежды, туда был направлен хорошо обученный гарнизон во главе с опытным капитаном, но крепость пала за один день, точнее ночь, и это обстоятельство повергло окружение императора в глубокое уныние.
А тут еще поползли слухи о колдовстве, с помощью которого Воислав Рерик овладел неприступной твердыней. Монсеньор Николай, верный сподвижник императора, железной рукой пресекал нелепые россказни досужих болтунов, но большого успеха на этом поприще не добился. Не только простой люд, но даже многие сеньоры, разумные на первый взгляд, поверили в способность варяга вызывать монстров из ада и вершить с их помощью расправу над истинными христианами. Подобные разговоры, да еще накануне большой войны, вполне способны были подорвать дух войска, собранного императором Лотарем.
Беспокоили монсеньора Николая и сведения, поступающие из Баварии. Людовику Тевтону удалось договориться с каганом Славомиром и привлечь на свою сторону многих славянских князей. Объединив усилия, Людовик и Карл могли выставить солидную армию в пятьдесят тысяч человек. А это не так уж и мало, если учесть, что армия Лотаря насчитывала в своих рядах чуть более шестидесяти тысяч воинов.
– Зато у нас преимущество в коннице, – отмахнулся от предостережений монсеньора Николая Лотарь, уверенный в своих силах.
Чем ближе бек Карочей знакомился с императором, тем меньше доверия он у него вызывал. И трудно было даже сказать почему. Лотарь был очень неглупым и деятельным человеком, к войне он готовился основательно, вникая в каждую мелочь, золотом и серебром не разбрасывался, если и делал займы, то на очень выгодных процентах. Словом, будь Лотарь купцом или финансистом, цены бы ему не было. К сожалению, его угораздило родиться императором. А расчетливость императора воспринимается окружающими как скупость, стремление вникнуть во все мелочи – как неуместная суетливость. Лотарю явно не хватало того, что славяне называют удачей, а латиняне – харизмой, то есть того набора качеств, которые превращают человека в вождя.
Впрочем, этими качествами, кажется, не обладали ни юный Карл, ни Людовик Тевтон, из чего Карочей заключил, что империю франков ждут нелегкие времена. Не менее важным обстоятельством было и то, что многие франкские сеньоры не были заинтересованы в сильном государе, они все время норовили отвалить в сторону с большим куском земли в зубах. Распря меж братьями сыграла им на руку. Хазарский посол не сомневался в том, что сеньоры используют сложившуюся ситуацию в своих целях, кто бы из внуков Карла Великого ни вышел победителем из войны.
Что же касается купцов, то они, в отличие от Хазарии, не обладали здесь никаким политическим влиянием, их интересы не учитывались ни императором Лотарем, ни папским клиром. Бек Карочей обратил на это внимание умного монсеньора Николая, но понимания не встретил. Все дело было в том, что сеньоры, как светские, так и духовные, были по преимуществу франками, тогда как купцы в массе своей являлись представителями покоренных ими народов.
Правда, среди сеньоров, окружающих Лотаря, было немало выходцев из старой римской знати, но спесью они мало чем отличались от франков и не видели в императорской власти гарантии своих прав. Именно поэтому бек Карочей, при всей своей внешней лояльности к императору Лотарю, отнюдь не чурался дружбы с влиятельными сеньорами и за месяцы, проведенные в чужой стране, сумел добиться многих послаблений для местных рахдонитов, слегка приунывших под пятой гордых франков, чем заслужил их горячую благодарность.
Особенно тесно Карочей сошелся с рабби Симеоном, человеком мудрым и пронырливым, обладающим большими деньгами и знаниями, которые порой бывают ценнее золота и серебра. По обычаю западных рахдонитов он не выставлял свой немалый достаток напоказ. У него был скромный домик в Реймсе и столь же скромные палаццо в Ахене и Риме. Он умудрился вложить деньги во всех трех сыновей почившего императора Людовика и теперь без всякого трепета наблюдал за военными приготовлениями. Кто бы ни одержал победу в этой братской сваре, он в любом случае оставался в выигрыше.
– Так ты считаешь, уважаемый бек, что нам следует делать ставку не на императора, а на влиятельных сеньоров? – спросил рабби.
– Война приведет к ослаблению центральной власти и к усилению владетельных сеньоров, – подтвердил Карочей. – Приходится считаться с реальностью, уважаемый рабби, раз уж мы не можем ее изменить.
Рабби Симеону исполнилось пятьдесят лет. Это был худой, довольно высокого роста человек с черной как смоль бородой и умными карими глазами. Наверное, в Хазарии он мог бы стать беком, но здесь, на землях франков, он был тем, кем был, то есть богатым купцом, зависящим от прихоти знатных сеньоров, а
