возвышение напрямую зависело от расположения могущественных сеньоров, которым, конечно, не было резона лить кровь за чужой интерес.
– Хорошо, – сказал герцог Пипин после продолжительного молчания. – Я согласен.
Сеньоры Нейстрии и Аквитании вздохнули с облегчением. Битва при Даксе, грозившая обернуться большой бедой для Нейстрии, завершилась вполне приемлемым для сеньоров договором. Аквитанцы обрели почти полную независимость от центральной власти. Пострадавшим в этой ситуации мог считать себя только король Карл, но как раз его мнения никто из сеньоров, собравшихся в крепости Дакс, спрашивать не собирался.
В сущности, его участь была уже решена. Ему сохранят жизнь и корону, но только до встречи сыновей Людовика Благочестивого в Ахене, а после того как он поставит свою подпись под договором, дни его будут сочтены. В лучшем случае его постригут в монахи, в худшем – устранят.
Королем станет его племянник Пипин Аквитанский, чья власть в Нейстрии, впрочем, будет номинальной. Но, кажется, это обстоятельство не слишком огорчало легкомысленного Пипина, который еще вчера был почти бродягой, а ныне стал почти королем.
Что же касается бека Карочея, то он теперь с легким сердцем мог тратить денарии, полученные от императора Лотаря и монсеньора Николая, ибо своими умелыми действиями свел почти на нет последствия поражения в битве при Фонтенуа, сокрушительного для старшего сына Людовика Благочестивого.
Глава 7
Король Карл
Карл чудом избежал плена в битве под Даксом, но потерял свободу в парижском замке. Оковы на него пока еще не надели, но права распоряжаться не только королевством, но и своей судьбой уже лишили. Он понял, что дела его плохи, когда ознакомился с условиями договора, который навязывали ему сеньоры Аквитании, Франкии и Нейстрии.
Карл испугался, может быть, впервые в жизни. До сей поры он уютно чувствовал себя сначала за спиной отца, потом – епископа Драгона. Но главной его опорой была мать. Это Карл осознал только сейчас, когда неожиданно для себя оказался в окружении врагов. Рядом не было ни епископа Драгона, ни коннетабля Виллельма, которые пали в битве, не было даже деда, графа Вельпона, отправленного волею влиятельных сеньоров в отдаленный замок. Единственным человеком, на которого Карл мог положиться в эту минуту, был Раймон Рюэрг.
Рюэрга ненавидели едва ли не все сеньоры Нейстрии, во-первых, за то, что он волею Карла стал графом Лиможским, во-вторых, за то, что он был Меровингом. Впрочем, Лимож, расположенный в Аквитании, по договору оставался за герцогом Пипином, следовательно, Раймон терял не меньше, чем его сюзерен.
Епископ Эброин попытался было утешить Карла, но, встретив холодный взгляд юного короля, пожал плечами и ушел. В королевском замке теперь распоряжался граф Эд Орлеанский, сторожа каждое движение короля.
У Карла хватило ума понять, что до поры до времени его жизни ничего не грозит, а потому он не спешил подписывать договор, ссылаясь на то, что ему нужно подумать. Время на раздумья ему дали, но не приходилось сомневаться в том, что рано или поздно его угрозами или силой заставят подписать соглашение с Пипином Аквитанским.
Эброин уже дал понять Карлу, что участь Юдифи зависит от сговорчивости ее сына. Если Карл заупрямится, то епископ вынужден будет уступить давлению Эббона Реймского и Агобарда Лионского и предать суду впавшую в ересь императрицу. У Карла не было сомнений в том, что Эброин свою угрозу выполнит. А суд над матерью станет судом и над самим Карлом, ибо ничто не помешает тому же Эду Орлеанскому вкупе с Бернардом Септиманским публично заявить, что король тоже был участником языческой мистерии, и это будет почти правдой.
Карлу следовало предупредить мать о грядущих бедах, но, к сожалению, все его попытки связаться с Раймоном Рюэргом заканчивались ничем. Эд Орлеанский был талантливым тюремщиком и сумел изолировать короля от всех преданных ему людей. Единственным человеком, который мог бы помочь Карлу в сложившейся ситуации, была Тинберга.
Тинберга была удивлена ночным визитом мужа. Еще более были удивлены ее служанки, которые без стеснения шушукались у Карла за спиной. Король властным жестом выслал их прочь и подошел к семейному ложу. Считанные разы они возлежали на нем, и эти ночи отнюдь не были самыми счастливыми ни в его, ни в ее жизни. Карл много бы отдал за то, чтобы на месте постылой жены оказалась любимая Володрада, но даже это сейчас было не в его власти.
Тинберге его неожиданное появление на семейном ложе тоже не доставило никакого удовольствия. Она хотела бы видеть сейчас здесь другого человека, но он уже умер, а Карла и Тинбергу продолжали связывать брачные обеты, которые может отменить либо смерть, либо римский папа.
Тинберга ложилась в постель обнаженной, как, впрочем, и все благородные дамы и сеньоры франкской империи, и Карлу не осталось ничего другого, как последовать ее примеру. Но прежде чем возлечь на ложе, он бросил взгляд на жену. Тинбергу, похоже, не смущала собственная нагота, и она не стала прятать свое белое как молоко тело под покрывалом. Карл с отвращением смотрел на ее выступающий живот и размышлял о превратностях судьбы, заставляющих его просить помощи у этой женщины, которая в гораздо большей степени заслужила костер, чем королевское ложе.
– Если я подпишу договор, то твоему ребенку никогда не быть королем, – сказал Карл, устраиваясь рядом с Тинбергой.
– Почему?
– Потому что по одной из статей этого договора моим наследником становится Пипин Аквитанский. Подписав такое, я протяну недолго, но и ты на этом свете не задержишься.
– Меня защитит мой брат, – с вызовом ответила Тинберга.
– Тьерри Вьенский не станет защищать еретичку, – криво усмехнулся Карл. – Если суд над моей матерью состоится, то на нем неизбежно всплывет и твое имя.
Тинберга была далеко не глупой женщиной и, конечно же, понимала, что участь вдовой королевы, обремененной к тому же невесть от кого рожденным чадом, в любом случае будет незавидной. Однако и доверять Карлу у нее не было причин, ибо однажды муж ее уже предал, и это едва не стоило ей жизни. Трудно сказать, любила ли Тинберга Лихаря Урса, но смерть оборотня не сломила ее. Эта женщина, надо отдать ей должное, обладала очень сильным характером и вполне способна была постоять и за себя, и за своего ребенка, еще не родившегося. Для Карла этот ублюдок в будущем мог стать очень серьезной помехой, но до будущего еще нужно было дожить. А ребенок мог умереть в младенчестве, не говоря уже о том, что рождение Тинбергой девочки вообще снимало бы все проблемы.
– Что ты от меня хочешь?
– Я хочу, чтобы ты встретилась с Раймоном Рюэргом и рассказала ему обо всем, что знаешь. Юдифь должна покинуть монастырь Девы Марии и спрятаться в укромном месте.
– Боюсь, что императрице не удастся найти такое место в империи франков. Ее будут искать и обязательно найдут.
– А что ты предлагаешь? – нахмурился Карл.
– Юдифь должна обратиться за помощью к викингу, – спокойно сказала Тинберга. – Его поддержка нам будет как нельзя кстати.
– А он станет помогать людям, уже однажды предавшим его? – с кривой усмешкой спросил Карл.
– Станет, если на то будет воля богов, – твердо ответила Тинберга. – Пока я вижу только одно препятствие на нашем пути.
– Какое препятствие?
– Я имею в виду тебя, Карл. У меня нет причин тебе доверять. Как только корона укрепится на твоей голове, ты вновь вспомнишь о Володраде, а меня прогонишь прочь вместе с ребенком.
– А ты что, ревнуешь? – удивился Карл.
– Не говори глупостей, – нахмурилась Тинберга. – Мне нужны гарантии того, что мой сын станет твоим наследником, а я до конца своих или по крайней мере твоих дней останусь королевой.
– Тебе мало слова короля?
– Разумеется, мало, – хрипло засмеялась Тинберга. – Король слово дал, король слово взял. Мне нужна
