замков.
– Ну и что?
– Мозги Чернопалого ничем не отличаются от моих или твоих, я видел это собственными глазами на лже-Релане, где он уничтожил один из замков.
Возможно, просвещеннейшего Пигала осенила бы еще какая-нибудь гениальная мысль, но его размышления были прерваны самым непозволительным образом. Знакомый до боли в желудке голос вдруг отчетливо произнес за его спиной:
– Браво, магистр, узнаю лучшего дознавателя Светлого круга.
Пигалу не оставалось ничего другого, как обернуться на этот насмешливый голос. Разумеется, перед ним был проклятый князь Андрей Тимерийский собственной персоной. За месяцы, пролетевшие со дня их последней встречи, он нисколько не изменился, разве что загорел, мотаясь по чужим планетам. Чернопалый улыбался извечной своей улыбкой, которая не предвещала миру ничего хорошего.
– Но согласись, магистр, умение материализовывать свои мечты, пусть и с помощью голубых замков, это все-таки не самый страшный порок человека.
– Это смотря какие мечты,– не удержался от ехидства Пигал.– С твоими я имел возможность познакомиться на одной из планет и уцелел только благодаря резвости своего коня.
– Помилуй, Пигал,– возмутился князь.– Я оставил тебе двух чудных девушек, Милену и Хелену, в совершенно немыслимой красоты домике.
– А тетушка Елена? – напомнил Пигал.– Хотел посмеяться над умудренным опытом магистром?
– Не было никакой тетушки,– покачал головой Чернопалый.
– В таком случае это работа одного из твоих отпрысков, кавалера треф. Мне другое непонятно, зачем ты вообще это делал? Ты что, не понимал, какую ответственность на себя берешь, производя на свет неведомо кого?
– Ты совершенно напрасно волнуешься, Пигал,– усмехнулся князь.– Эти фантомы недолговечны и рассеиваются как дым в течение недели. Или, точнее, преобразуются в Нечто, вполне совпадающее с флорой и фауной данной планеты, повышая ее биологическую активность.
Магистр, конечно, не поверил бы Чернопалому на слово, но собственные наблюдения, сделанные им во время странствий по дороге гельфов, подтверждали слова князя. Взять хотя бы возникший стараниями Гига Мессонского замок, который исчез столь же внезапно, как и появился.
– А что нужно было поркам в голубых замках? – не сдавался Пигал.– И зачем ты втянул нас в дурацкую игру с дамами и кавалерами?
– Игру затеял младенец Сагкх, а мне пришлось доводить ее до конца.
– Я так и думал,– возликовал Пигал, дивясь своей недюжинной проницательности.– Я же говорил, Семерлинг, что Сагкх искал дорогу к Черной плазме, с помощью порков изготовил ключ для лабиринта и обрек тем самым Вселенную на гибель. Ты станешь это отрицать, князь Тимерийский?
– Нет, не стану. Но у младенца Сагкха есть оправдание, ему очень хотелось домой. Не было его вины в том, что безответственные люди вырвали младенца из колыбели и швырнул в мир, который повергал его в ужас.
– Я обвиняю не Сагкха,– горячо возразил Пигал.– Я обвиняю тебя. Сагкх ушел в свою Черную плазму, а ты взялся по легкомыслию и безволию доиграть игру.
Скорее всего, Пигал напрасно предъявляет претензии этому человеку, который просто не властен над своими поступками. Вот и кентавр Семерлинг, не оборачиваясь, идет и идет вперед, нисколько, видимо, не заинтересованный в разрешении спора, разгоревшегося за спиной. Семерлинг уверен, что ничего человеческого в проклятом князе уже не осталось и попытка взывать к его совести бессмысленна. Не то чтобы магистр не разделял этого мнения, но все-таки считал, что надежда умирает последней.
– Что ты собираешься делать? – зло покосился на князя магистр.
– Я жду,– спокойно сказал Тимерийский.– Следующий ход в этой игре за порками.
– Зачем поркам понадобилась эта безумная игра?
– Спроси у них сам, магистр,– пожал плечами Чернопалый.
Просвещеннейший Пигал рассердился. Да что там рассердился, он был вне себя от гнева. Другое дело, что чувства сиринца в этой большей игре в расчет никем не принимались. Как и чувства миллиардов других пигалов, которые безвольно ждали решения своей участи на планетах Светлого и Темного кругов. Как же все-таки несправедливо устроен этот мир, где чужая преступная воля легко корежит вашу жизнь, не оставляя вам даже шанса на сопротивление и победу.
В лабиринте что-то происходило. Занятый разговором с Чернопалым и собственными невеселыми мыслями Пигал это не сразу заметил, а когда заметил – похолодел от предчувствия катастрофы. Стены лабиринта вибрировали с такой интенсивностью, что не приходилось сомневаться в их готовности рассыпаться в прах под напором чудовищной силы в любую секунду.
– Феликс с Птахом нашли своих несравненных,– спокойно прокомментировал происходящее Тимерийский.– Ключ собран, магистр, сейчас его вставят в замочную скважину и...
Чернопалый не договорил, а точнее, Пигал его не расслышал из-за чудовищного гула, раздавшегося из недр потрясенного вторжением лабиринта Вэла Великого. Магистр впервые видел такое лицо у просвещеннейшего кентавра Семерлинга, на этом лице отразилось все: ужас, ненависть и отчаяние. Видимо, в эту секунду кентавр понял, что опоздал предотвратить то, что предотвратить, пожалуй, было невозможно.
Голубые стены стали расползаться. Нечто подобное Пигал уже видел в замке Рогус, но тогда у него была возможность бежать, а сейчас он пребывал в неподвижности, точнее, уже летел неведомо куда, поражаясь продолжительности полета и с ужасом соображая, каким ударом может завершиться падение с такой чудовищной высоты. Магистр не знал даже, жив он или мертв, во всяком случае, надеялся на то, что уже умер, ибо сил на продолжение безумия, называемого жизнью, у него не было. Падение, кажется, закончилось, но удара Пигал не почувствовал, то есть почувствовал, но не в той мере, в какой ожидал. Было ощущение падения с лошади, в результате которого он приложился спиной к чему-то пусть и не мягкому, но и не смертельно жесткому.
– Вставай, просвещеннейший,– услышал он над собой знакомый голос,– все еще только начинается.
Пигал хоть и предпочел бы закончить все на этом, но тем не менее глаза открыл. Князь Тимерийский, скрестив руки на груди, спокойно стоял рядом и разглядывал стены.
– Тебе это ничего не напоминает, магистр?
Пигал почувствовал знакомым запах. И в эту минуту он увидел со всей отчетливостью, что лежит в двух шагах от зловонной лужи, очень похожей на ту, в которую он едва не уронил Елену Арлиндскую, освобождая из игирийского четырехгранника.
– Замок Крокет? – не очень уверенно произнес сиринец.
– Скорее, это материализовавшееся воспоминание,– возразил Тимерийский.– Мое воспоминание, Пигал.
Возможно, это действительно всего лишь воспоминание князя, но запах, исходивший из зловонной лужи, показался Пигалу уж очень реальным, а потому он и поспешил подняться с холодных камней.
– Я пытался избавиться от этого воспоминания двадцать семь раз, и вот в двадцать восьмой раз мне это удалось, но, к сожалению, совсем не в том месте, где хотелось бы.
У просвещеннейшего Пигала были все основания полагать, что Чернопалый тронулся умом, но не меньше оснований у него было опасаться за свой разум, а потому он решил существовать в возможном чужом сумасшествии, как в своем собственном.
– О каком воспоминании ты говоришь?
– Сагкх пришел в этот замок, Сагкх ушел из этого замка. Но Сагкх здесь был, более того, он находится в этом замке и сейчас. Точнее, здесь находится его материализовавшаяся тень. Ты меня понимаешь, магистр?
Просвещеннейший Пигал понимал, хотя все, что говорил сейчас князь, выходило за рамки человеческого разумения.
– Так, взрывая голубые замки, ты хотел избавиться от следа Сагкха?
– Браво, магистр,– криво усмехнулся князь Тимерийский.– Тень Сагкха по-настоящему опасна только
