шатра, одетый в лазоревый кафтан, перетянутый шитым золотом поясом. Головным убором Весень пренебрег, но меч с собой прихватил. Небрежно шлепнув вампиршу по попке, он радостно приветствовал Бутуя:
– Здрав будь, боярин.
– И тебе здравия, – не остался в долгу Бутуй.
За спиной у Весеня тут же, словно из-под земли, выросли четыре мечника. Биармец удовлетворенно кивнул и подхватил боярина Бутуя под руку.
– Понравилась тебе, я вижу, моя Велена, – усмехнулся Весень.
– Хороша, – не стал спорить Бутуй. – Но я человек в желаниях скромный и на чужое добро рот не разеваю.
Весень захохотал так заразительно, что Бутуй помимо воли вынужден был к нему присоединиться.
– Это как раз тот случай, боярин, когда скромность человеку только на пользу. Если, конечно, в дело не вмешался жар-цвет.
Бутуй намек понял и потому счел нужным пояснить:
– Я жар-цвет не видел. Даже близко к нему не подходил. Меня княгиня Лада предупредила.
Весень горестно вздохнул и покачал головой:
– Не стану скрывать, боярин, но веду я тебя, скорее всего, на смерть. Яртур тебя ненавидит. И ты сам знаешь почему. А мне бы не хотелось, чтобы человек, столь самоотверженно спасавший своего князя, пал под секирой палача.
– Не виноват я в смерти княгини, – почти простонал испуганный Бутуй. – Клянусь Перуном.
– Я бы на твоем месте не стал бы клясться Перуном в стане печальников Велеса, – остерег аса биармец.
– Это князь Волох и княжич Ратмир устроили в моем саду ловушку для посланца Яртура. А я ведь договориться хотел. Князь Родегаст уже согласился удалить жар-цвет из Асгарда и признать Яртура князем Себерии и Орлании. Кабы не эти двое подлецов, коим война была выгодна, мы бы непременно договорились.
– Я тебе верю, боярин, – кивнул Весень. – Но вот поверит ли Яртур? Он ведь свою мать едва ли не целый месяц оплакивал. И, надо признать, княгиня Лада достойна была подобной тризны.
– Кто ж спорит, – печально вздохнул Бутуй. – Я эту женщину любил и сделал все, от меня зависящее, чтобы вырвать ее из Асгарда и перевезти в Расену. Княгиня Лада хотела предотвратить войну, а я ей помогал в этом, как мог.
– Жаль, боярин, что твои старания не просто пошли прахом, но бросили на тебя тень, – покачал головой Весень. – Яртур порой бывает страшен в гневе. Так ты говоришь, что Родегаст согласен был отдать жар- цвет?
– Не отдать, а спрятать его где-нибудь в горах, подальше от Асгарда.
– И спрятал? – насторожился Весень.
– Пока нет, – вздохнул Бутуй. – Не до того ему было – сначала свадьба, потом война.
– А княгиня Леля действительно забеременела?
– Да как тебе сказать, боярин, – развел руками Бутуй.
– То есть? – Удивленный Весень даже остановился и огляделся по сторонам. – А все ваши в один голос твердят, что Леля понесла после свадьбы, на коей ты, боярин, был едва ли не первым лицом.
– Первым был не я, боярин Весень, а князь Родегаст, – усмехнулся Бутуй. – Но был еще один – первее первого.
– Темно говоришь, ас, – укоризненно покачал головой Весень.
– Торгуюсь, – охотно пояснил Бутуй. – А что еще на моем месте остается делать.
– Это правильно, – одобрил его поведение биармец. – Коли есть что продать – продавай.
– А какую цену ты мне предложишь, боярин Весень?
– Жизнь, – спокойно отозвался подручный рахмана Коломана.
– Считай, что договорились, – кивнул Бутуй.
Весень слушал рассказ асского боярина с огромным интересом, лишь время от времени задавая уточняющие вопросы:
– А имя альва ты не знаешь?
– Откуда, – развел руками ас. – Где та страна Лебедия, а где мы? Но кагану Яртуру ты скажи, боярин Весень, что Бутуй готов клятву принести хоть именем Перуна, хоть именем Велеса, что ребенок княгини Лели зачат от альва и что замуж за Родегаста она выходила, уже будучи беременной. Есть еще один человек, знающий мою тайну, но он простолюдин и веры ему не будет.
Боярин Бутуй был человеком искушенным, а потому очень хорошо понимал заботы новоиспеченного кагана Яртура. Не взяв Асгард, он никогда не достигнет своей цели. Но даже и взятие замка, построенного самим Перуном, не разрешит всех его проблем. Ибо волхвы Ударяющего бога, конечно, могут объявить мужа княжны Олены владыкой Асгарда, но это произойдет только в том случае, если не останется прямых потомков князя Родегаста и княжича Ратмира. А без признания волхвов все победы, одержанные Яртуром, пойдут прахом.
– Ценный ты человек, боярин Бутуй, – усмехнулся Весень. – А вдруг обманешь?
– Обмануть я, конечно, могу, но ведь не в храме Перуна, – пожал плечами ас. – Если Яртур потребует, чтобы я предстал пред грозным ликом Ударяющего, то мне деваться некуда. Я же не безумец и не собираюсь навлекать на себя гнев богов.
– Пожалуй, – не стал спорить с асом биармец. – Но ведь кроме Лели у нас есть еще беременная Злата. Или у тебя, боярин, есть в запасе еще один альв?
Бутуй даже зарозовел от смущения под пристальным взглядом Весеня, чем чрезвычайно того позабавил:
– Уж не хочешь ли ты сказать, Бутуй, что сам был тем альвом?
– Угадал, боярин Весень. Думаю, и княгиня Злата это подтвердит, особенно если вы намекнете, что освобождение из плена князя Велемудра целиком зависит от ее честности.
– Меня ты убедил, боярин, – задумчиво проговорил биармец. – Теперь нам с тобой осталось убедить Яртура. Ты пока постой в сторонке, а я поговорю с ближниками кагана.
Боярин Бутуй без споров и даже с большой охотой присоединился к товарищам по несчастью. Среди которых выделялся царственной осанкой верховный правитель Сарматии Аркасай. Надо отдать должное сармату, несмотря на печальные обстоятельства, он не потерял присутствия духа, в отличие от сколотского боярина Кобяка, обычно дородного и самоуверенного, а ныне исхудавшего и облинявшего до полного безобразия. А ведь в плену он пробыл меньше суток. Князь Велемудр держался бодрее, хотя рассчитывать на благосклонность Яртура ему не приходилось. Именно Велемудр в свое время требовал изловить блудливого княжича и предать его смерти, и именно он громче всех кричал о виновности княгини Лады на суде волхвов и князей.
– Вот гад! – сказал вдруг боярин Кобяк и дернул отвисшей щекой. – Как сыр в масле катается.
Бутуй, решивший было, что эти слова относятся к нему, нахмурился и даже стал шарить рукой по поясу в поисках отсутствующего меча. Но вскоре сообразил, что гадом расстроенный сколот назвал боярина Бренко, гоголем ходившего по Яртурову стану в окружении веселых себерских старейшин.
– Так ведь он еще до начала войны к Яртуру переметнулся, – пояснил князьям и боярам Бутуй. – И каган не забыл его заслуг.
Боярина Бренко Бутуй считал круглым дураком, свихнувшимся на магии, но теперь вдруг выяснилось, что этот изгой, коего князь Родегаст не пускал на порог своего замка, оказался едва ли не самым дальновидным среди асов и уже успел завоевать расположение нового владыки. Боярину Бренко не так давно стукнуло тридцать пять лет, роста он был небольшого, но чрезвычайно подвижен. Его круглые совиные глаза смотрели на мир с изумлением, словно постоянно ждали от окружающих чудес. И, надо признать, чудо наконец-то случилось и даже накрыло своим крылом абсолютно никчемного и глупого боярина.
– Сочувствую тебе, Бутуй, – вздохнул Кобяк. – По слухам, княгиню Ладу убили именно в твоем саду.
Все полоненные князья и бояре ждали, что ближник князя Родегаста станет сейчас запираться и наводить тень на плетень, дабы спасти шкуру, но ошиблись в своих предположениях. Боярин Бутуй хранил
