похода в Южный лес, о котором говорили все эти годы, будет решена. Того же мнения придерживался и Рекин Лаудсвильский.
— Сейчас самое время, — сказал он Гарольду. — Сивенд мертв, король Скат притих надолго, владетели напуганы. Это развязывает нам руки. Нельзя допустить, чтобы нить, связывающая нас с Храмом, оборвалась.
— Тебе не дает покоя таинственная страна Хун, — на смешливо глянул Гарольд на министра.
— И она тоже, — согласился Рекин. — Вся моя жизнь ушла на то, чтобы пробить эту дорогу. Да и не только моя.
Где-то там, в Суранских степях, сложил голову грозный воитель Тор Нидрасский, один из немногих, кто видел дальше собственного носа. Тор Нидрасский увел меченых из Лэнда потому, что понимал, их путь завершен. Башня изжила себя. Благородный Тор был мудр не по годам. Это он пробил нам дорогу к Храму, это он первым нанес удар по стае в ее логове, Южном лесу. И если бы не его ранняя смерть, мы бы не знали хлопот в степях Сурана. Тебе, Гарольд, выпало завершить дело, начатое этим великим человеком. Лэнд уже иной, чем был пятьдесят лет тому назад, мы не сможем вновь безболезненно закрыться в скорлупе. Нас стало слишком много, Гарольд, население Лэнда выросло более чем в два раза за последние годы. Нам не хватает собственного хлеба, нам не хватает пахотной земли, вот почему все больше лэндцев отправляются в Суранские степи за лучшей долей. И если дорога к Храму будет перекрыта, то нас ожидает голод, мор, междоусобицы и реки крови. Черный колдун знает, что делает, но это знания и дела безумца. Останови его, Гарольд!
Нордлэндский король действовал стремительно, как всегда. Уже через два дня после поединка, в котором так не повезло благородному Олегуну, блестящая кавалькада покидала Бург. Гарольд отправился в Приграничье налегке, возложив заботы по организации похода на сына Рагнвальда. Рагнвальд должен был выступить через неделю во главе четырехсот гвардейцев-меченых. Сделать это следовало без лишнего шума, не привлекая внимания. Поход решено было провести стремительно, в течение месяца, до наступления весенней распутицы.
Горданец Атталид клялся, что у достойного Санлукара все уже готово, разведаны даже самые короткие и безопасные подходы к Южному лесу. У Гарольда не было оснований не доверять Атталиду, тем более что и Фрэй Ульвинский, и Ингольф Заадамский писали ему о том же. Гаук Отранский взялся поставить необходимые припасы и свежих лошадей. Все складывалось более чем удачно, но в последний момент Гарольд заколебался, тяжелое предчувствие парализовало его волю. Еще немного, и он отменил бы поход.
— Там наш сын, Гарольд, — положила ему руки на плечи Сигрид. — Я и так ждала слишком долго.
Она была права: кроме долга перед страной у него еще был долг перед этой женщиной, перед самим собой наконец. Оттар, это ведь его, Гарольда, плоть и кровь.
Все, казалось, были рады предстоящему походу, кроме Ивара Хаарского, хотя он тоже должен был ликовать больше всех, ибо с каждым шагом серого в яблоках коня жених приближался к своему счастью. Грустная физиономия молодого ярла забавляла Гарольда — кажется, его дела с Эвелиной шли не слишком гладко. Девушка тоже выглядела на редкость печальной, впрочем, никто в Бурге и не видел Эвелину веселой. Недаром же ее жених столь усердно искал развлечения на стороне. Гарольд в шутливой форме выразил сочувствие молодому другу. Зеленые глаза Ивара блеснули весельем.
— Грусть, государь, — это признак большого ума. Взгляни, например, на достойного Атталида, более серьезного и умного человека я не знаю.
— Может быть, твой друг безнадежно влюблен?
Глаза горданца сверкнули бешенством из-под надвинутой на широкий лоб бараньей шапки. Гарольду оставалось только порадоваться собственной проницательности и поискать объект страсти достойного жреца Храма. Сигрид намекала ему в этой связи на Эвелину и, кажется, была права. Гарольд покосился на беспечного Ивара: этот, конечно, ничего не подозревает. Слишком уж добродушен ярл Хаарский, чтобы ждать коварства с данной стороны. А с достойным Атталидом ухо следует держать востро, он человек опасный.
— Чему ты улыбаешься, государь? Разве я не прав?
— Меня удивило, благородный Ивар, что ты не считаешь умным ни себя, ни меня. В этом году в Бурге не было более веселых людей, чем мы с тобой.
— Меня грела любовь, — серьезно сказал Хаарский, — а чему радовался ты, государь?
— Меня тоже грела любовь, — усмехнулся Гарольд. — А радовался я предстоящей удаче.
— А если удачи не будет? — лицо Ивара неожиданно стало мрачным. — Я бы не пошел на твоем месте в Южный лес.
— Почему?
— Потому что удача — девка капризная, а тебе в этом году уже повезло один раз. Нельзя испытывать судьбу дважды.
— Удача здесь ни при чем, Ивар. Побеждает всегда тот, кто упрямо движется к цели.
Зима в этом году выдалась малоснежной, дороги были проходимы и для обозов, и для всадников. Рекин прав — нынешний год самый удачный для похода. Все эти годы Гарольд не сидел сложа руки, как это думают многие. Четыреста мальчишек, отобранных достойным Кюрджи, выросли его стараниями в сильных воинов. Они уже показали себя с самой лучшей стороны в междоусобных войнах. Это король Гарольд обучил и снарядил их для главного в своей жизни похода. Пришла пора ставить точку в затянувшемся на века споре людей со стаей. А заодно король Нордлэнда сведет счеты с Черным колдуном, заплатив свои последние долги.
— До Хаарского замка рукой подать, — обернулся Гарольд к Ивару, — не пожелаешь ли навестить родные места?
Ивар не выразил по этому поводу восторга. Для него Хаарский замок — звук пустой. А когда-то его отец Ульф заплатил за обладание им страшную цену. Впрочем, Гарольду королевский трон обходится тоже недешево, и грехов на нем не меньше, чем на ярле Ульфе Хаарском.
Волк был рассержен, об этом говорили его нахмуренные брови и широкие шаги, которыми он мерил предоставленные им на двоих покои в старом замке Отран. Тор сидел в кресле и без большого дружелюбия посматривал на брата.
— Мне это не нравится.
— Вижу, — оскалился Волк. — Бегать за юбками во дворце доброго короля Гарольда — занятие куда более приятное. Ты едва не погубил все дело в Бурге, хотя тебе досталась не самая трудная роль жениха прекрасной Эвелины. Твоя постная физиономия плохо действует на Гарольда, а он далеко не дурак и, чего доброго, догадается о наших планах.
— Меня бы это не огорчило, — хмуро бросил Тор.
— Именно поэтому ты должен уехать.
— А Эвелина?
— Эвелина невеста Ивара Хаарского, а не Тора Ингуальдского, сержанта меченых.
Во взгляде Волка было что-то недоброе, и впервые это недоброе относилось к Тору. Волк очень изменился за последнее время, а может быть, это Тор стал другим.
— Нельзя служить всем сразу, Тор, или ты меченый, или…
— Или? — холодно переспросил Тор.
— Другого «или» для тебя не будет. Гарольд не на увеселительную прогулку собрался, он едет за нашими головами.
— Они не договорятся?
— Не думаю, — криво усмехнулся Волк. — Но это уже не наша с тобой забота.
— И почему в этом мире так много ненависти и так мало любви?
Волк с удивлением посмотрел на брата:
— Так уж он устроен.
— Но ведь мы живем в этом мире, почему же не пытаемся его изменить?
— Он был, есть и будет таким — холодным и жестоким, негостеприимным и чужим. Каждый должен держаться за свое, и тогда у него есть шанс уцелеть.
