ним в многочисленной компании таких же, как наша, летающих телег, и я смог довольно подробно изучить его планировку. В центре города возвышалась огромная ступенчатая пирамида. Ворон в ответ на вопрос любопытного Ираклия Моравы назвал эту пирамиду главным храмом, посвященным всем богам Атлантиды и Гипербореи. Справа и слева от пирамиды возвышались два величественных дворца. Один из них, если верить тому же Ворону, предназначался для Высшего Совета, а другой для Совета кланов. Перед главным храмом располагалась довольно приличных размеров площадь, подходящая для народных торжеств. Кроме того, город был густо застроен дворцами для жрецов, царей и вождей самых влиятельных кланов. Простолюдины в этот город допускались только по торжественным дням. А точнее, ночам, поскольку все религиозные церемонии проводились в Мерувиле именно в это время суток. Судя по наплыву паломников, которые запрудили городские окрестности, именно этой ночью готовилось нечто из ряда вон выходящее и предназначенное не только для знати, но и для народа.
Мы приземлились в двухстах метрах от города, распугав мирную группу поселян, которая устроила на берегу ручья небольшую пирушку. Впрочем, никто нам претензий не предъявлял, так как в глазах черни мы были солью атлантической или гиперборейской земли, ибо прибыли в Мерувиль не на своих двоих, а на летающей платформе. Следом за нами приземлилось еще несколько летающих корыт с господами не менее знатными, чем мы. Осторожный Ворон настоятельно посоветовал мне надвинуть шлем на лоб пониже, ибо среди вновь прибывших могут оказаться мои старые и недоброжелательно настроенные по отношению к сыну Аталава знакомые. Я совету внял и поплотнее завернулся в плащ, одолженный у царя Цемира и богато разукрашенный бычьими головами. Что же касается самого Петра Сергеевича, то он был немедленно опознан как царь Саматрии и получил все причитающиеся ему почести. Его приветствовали не только народные массы, но и вожди. Если простолюдинов в город пока не пускали, то знатным вельможам никто препятствий не чинил, чем мы немедленно и воспользовались.
Торжественной поступью мы поднялись по широкой лестнице на возвышенность и вступили в ворота славного города Мерувиля. В воротах нас придержали, но ненадолго. Громкое карканье Ворона по поводу невежества олухов, вздумавших причинять неудобства царю Саматрии Цемиру, подействовало отрезвляюще на ретивых служак, и они проводили нас подобострастными поклонами. Вступив в город, мы слегка растерялись, ибо понятия не имели, где здесь расположена гостиница. Впрочем, волновались мы напрасно, ибо у царя Саматрии в этом городе был роскошный дворец, где нас встретили с распростертыми объятиями. Про объятия, это я, конечно, в переносном смысле. Челом били. Это я уже в смысле прямом. Многочисленные рабы и приживалы буквально внесли на руках размякшего после долгого перелета царя Цемира под своды сулящего прохладу и покой роскошного дворца. Поскольку мы числились здесь особами более мелкого, чем Петр Сергеевич, ранга, то нам пришлось топать своими ножками. Возможно, истинный царевич Вадимир и устроил бы по этому поводу скандал неразумным саматрийцам, но я от природы человек скромный, а потому не стал терроризировать и без того напуганную приездом высокого начальства обслугу. Прежде чем садиться за пиршественный стол, мы предались омовению в бассейне с очень теплой и, кажется, даже проточной водой. Эта мыльня была столь роскошно отделана мрамором и золотом, что я не удержался и попенял хозяевам за чрезмерное расточительство. Петр Сергеевич на меня почему-то обиделся, хотя упрек-то предназначался явно не ему.
— Уж чья бы корова мычала, — пробурчал царь Цемир. — Между прочим, царевич Вадимир считается самым большим мотом на обоих материках Атлантиды, а о его тратах здесь ходят легенды.
Приняв к сведению сей прискорбный факт, я тем не менее не стал осуждать своего возможного предка, бремя которого мне выпало нести в легендарной стране Атлантиде по воле неведомых сил. В конце концов, роскошь засасывает, и неискушенному в жизненных реалиях молодому человеку трудно устоять перед соблазнами окружающего мира.
Пока мы пировали, сидя за столом, заваленным невиданными яствами, Ворон успел сбегать на разведку. По его словам, в городе готовилась невиданная по размаху религиозная мистерия с кровавыми жертвоприношениями. Похоже, верховный жрец Атлантиды и Гипербореи Люцифер решил продолжить начатую с таким успехом кампанию против потомков местных богов, расплодившихся безмерно. Этот сукин сын приказал объявить по всем городам и весям, что делается это исключительно по воле самих богов, которые жаждут собрать своих потомков на горе Меру, дабы крепко прижать их к груди и облагодетельствовать сверх всякой меры. По признанию Ворона, кандидатов в жертвы набралось более десятка, и среди них младенец, рожденный царицей Ледой от бога Велеса. По мнению жрецов, возвращение именно этого младенца в объятия чадолюбивого отца принесет невиданный рост благосостояния населению как Атлантиды, так и Гипербореи. Все-таки как просто у них здесь решались экономические проблемы.
— А когда состоятся жертвоприношения? — спросил я Ворона.
— Ночью на площади, перед храмом всех богов, при большом стечении народа.
— А где сейчас находятся потенциальные жертвы?
— Вероятно, в храме, под усиленной охраной стражи, сплошь состоящей из слуг самого Люцифера.
— Их можно подкупить?
— Вряд ли. Во-первых, их слишком много, а во-вторых, они все выходцы с окраин обитаемого мира, где не знают истинную цену денег.
— Нецивилизованные, значит, — сделал справедливый вывод Ираклий Морава.
— Я же говорю, варвары.
— А в храм можно попасть?
— Ворота храма будут закрыты до самого вечера. Туда не пускают даже царей и вождей, не говоря уже о простых смертных. Мерувиль под самую завязку заполнен тайными агентами Люцифера, которые хватают всех, кто вызывает хотя бы малейшее подозрение. До наступления темноты тебе на улице лучше не появляться, царевич Вадимир, ибо тебя в этом городе знает каждая собака.
— Но его ведь могут опознать и ночью, — забеспокоился Вацлав Карлович.
— Ночью все будут в масках, и жрецы, и цари, и вожди, и простолюдины, — пояснил Ворон. — Сегодня ведь ночь Великого Отца.
— А это еще кто такой? — удивился Ираклий.
— Покровитель всех кланов независимо от тотемной принадлежности.
Из дальнейших объяснений Ворона выяснилось, что ночь Великого Отца — это еще и праздник единения простонародья и элиты, когда все становятся равными под скрывающими лица масками и шкурами. Этакая своеобразная компенсация народу за его неспособность к оборотничеству. В эту ночь ему дается возможность почувствовать свою причастность как к родному тотему, так и к Отцу всей населяюшей Атлантиду и Гиперборею живности.
