– Вы мне тогда сказали, что мотив ее поступков я должен искать в себе.
– И что?
– И я хотел бы знать, что это значит.
– Это ровным счетом ничего не значит.
– Как?! – возмутился Саша.
– Забудьте все, что я вам говорил. Забудьте об Ольге. Забудьте обо мне. Совсем забудьте.
Саша начал злиться. Он начал злиться и гневаться. И больше всего он гневался на себя. Саша злился на себя, оттого что не знает, как разговаривать с Холодцом, не знает, как заставить того рассказать о том, что он знает. Кулаки Саши непроизвольно сжались. Скулы напряглись. Напряглись до скрежета в зубах. Сашина злость была вызвана бессилием. И он, Саша, понимал это, четко понимал. Но также он ясно себе представлял, что ничего не может изменить.
– Я не могу забыть. Ничего не забывается. Это грызет, гложет меня. Я не могу упокоиться. Происходит нечто странное. А я не могу понять, что случилось. Вы могли бы забыть о руке, которую вам отрезают?
Саше показалось, что он привел удивительно правильное сравнение. Именно отрезанная рука. Саша чувствовал, что часть его жизни ушла безвозвратно. Словно стерта незримым художником. Словно от него, от Саши, отрезают по куску и оставляют истекать кровью в жесточайших раздумьях. Словно его, Сашин, элегантный плащ режут на клочки, а он остается терпеливым наблюдателем такого варварского надругательства.
Может быть, Сашин довод подействовал на Холодца. Но медиум как-то весь сжался, сделался меньше. На его лице промелькнуло что-то похожее на жалость.
– Поймите, – нотки сожаления и даже просительные нотки появились в голосе медиума, – я ничего не должен вам говорить. От этого будет только хуже. Не мне, а вам будет хуже. Вы сами должны все понять и во всем разобраться. И это точнее точного. Одному дается три дня, другому – девять, а кому-то, как вам, например, все сорок дней. За этот срок вам надо понять, постичь, переоценить все… всю жизнь. За это время надо все переосмыслить, понять, что не успел сделать, а по возможности исправить то, что можно исправить. А это, увы, не многим дано…
– Но… – попытался перебить Саша.
– Подождите! – властным взмахом руки остановил его Холодец. – Могу вам лишь посоветовать найти то место, откуда все началось. Тогда, и только тогда все станет ясно. Станет ясно и отчетливо понятно, что произошло. Там, где это началось, там это и закончится.
Саша четко осознал, что экстрасенс больше ничего не скажет. Он это понял по тому, как Холодец решительно взял со стола свою авторучку и принялся писать, всем своим видом показывая, что разговор на этом окончен.
Саша повернулся и ушел. Ушел, не прощаясь и не поблагодарив. Благодарить было не за что. Речь Холодца была неясной. Витиеватой и непонятной. Слова медиума были похожи на абстрактные работы Саши. В его картинах синяя полоса на желтом фоне могла означать все что угодно, от полоски моря на горизонте до небрежно брошенных брюк возле желтого дивана. Так и в словах экстрасенса Саша не увидел, не почувствовал особого смысла. Оставалось слишком много вопросов. Точнее, они все остались, эти вопросы. И ни одного ответа…
Саша вышел из подъезда, где проживал Холодец. Вышел задумчивым и даже озадаченным. Он совершенно не обратил внимания на глухой звук, разнесшийся по подъезду, после того как Сашина голова пришла в соприкосновение с низко висевшей трубой. Саша не заметил, не хотел замечать этого.
А еще Саше совершенно отчетливо не понравилось, как себя вел Холодец. «Возможно, – думал Саша, – он неплохой человек, а для кого-то даже и хороший, но вести он себя не умеет. Совершенно не умеет». Это Саша почувствовал четко и однозначно определил для себя. А потом он долго курил. Думал мысли и курил. И вспоминал тот день…
Как-то Леша позвонил ему, Саше, на рабочий телефон и убитым голосом спросил:
– Чем занят, старик?
Дело близилось к вечеру, и Саша уже собирался уходить с работы. Собирался домой.
– Ну, в принципе ничем, – ответил он тогда. – Леша, а это вопрос или все же предложение?
– Скорее, предложение… – Саша услышал, как Леша усмехнулся. – У меня, старик, настроение прескверное. Я, конечно, не хочу портить его и тебе, но надеюсь, что ты своим присутствием развеешь мои мрачные мысли.
– Что ты конкретно предлагаешь? – спросил Саша.
– Я сейчас сижу в маленьком уютном ресторанчике. Заметь, в модном ресторане. Сижу один. И искренне хочу, чтобы ты присоединился ко мне. Давненько мы не собирались чисто мужской компанией…
Саша молчал, а Леша продолжил:
– Паше я уже позвонил. Он будет. Так ты подъедешь?
– А Геше? Геше ты не звонил?
– Позвони ему сам. Ладно? У меня последнее время не получается разговаривать с ним. Он вечно торопится куда-то… вечно перебивает.
– Хорошо, Леша, я позвоню и приеду. Продиктуй адрес.
Саша записал название бульвара, где располагался ресторан, и позвонил Геше. Тот сразу ухватился за это предложение. Он долго говорил о том, что последнее время они мало встречались.
– Все вечно заняты… все куда-то вечно торопятся… – перечислял Геша. – А так чтобы встретиться, посидеть, вспомнить молодость… на это у нас времени не хватает.
Здорово, что ты позвонил… вот так спонтанно. Молодец просто! Я буду. Буду минут через сорок.
А Саша слушал и улыбался. Улыбался, вспоминая слова Леши, сказанные о Геше меньше минуты назад.
Затем Саша задумался. Что такого у Леши могло случиться, что он вот так созывал всех на пьянку? Леша сказал, что просто настроение плохое. Саша вытянул из стопки, стоявшей у стола, одну из своих «мемориальных досок» с традиционными «М» и «Ж». По мнению Саши, табличка определенно должна была поднять настроение друга.
Саша завернул табличку в газеты, перетянув ее скотчем, выключил компьютер и погасил свет в кабинете. Дав последние указания секретарше, которая, как он был уверен, убежит спустя тридцать секунд после его, Сашиного, ухода, директор «Эмжэ» поспешил из здания.
Такси удалось поймать сразу. Похожий на геолога, бородатый таксист не докучал ненужными и бестолковыми разговорами. Вместо беседы с собой любимым, таксист предложил Саше наслаждаться блюзами. Точнее, не предлагал, он просто молчал. А музыка в салоне автомобиля уже звучала. Таксист просто сделал ее чуть громче.
– Не помешает? – Это была единственная фраза, которую таксист выдавил из себя, когда кивком головы согласился довезти Сашу до ресторана.
А Саша сказал, что не помешает. Блюзовые композиции как нельзя лучше соответствовали настроению Саши. Думать о чем-то серьезном… какие-то глубокие и сложные мысли думать не хотелось. Совершенно. И Саша просто отдался волнам музыки, окутавшей его со всех сторон. В машине стояла хорошая акустическая система. Это было понятно по качеству звука.
Плотность потока, музыка, в которой Саша ничего не понимал, и плавная манера езды водителя убаюкали Сашу. Он не заметил, как заснул, крепко прижимая к себе завернутую в газеты табличку.
Проснулся Саша оттого, что бородатый таксист убавил звук магнитолы и, подражая голосу диктора в метро, объявил, что эта станция конечная и поезд дальше не пойдет.
Саша с удивлением уставился на ресторан, перед дверями которого остановился водитель.
– Просьба освободить вагон, – добавил водитель с мягкой улыбкой.
Саша улыбнулся в ответ и спросил, сколько с него. А когда таксист ответил, Саша перестал улыбаться. Ему было не до улыбок. Но он мужественно полез в карман и отдал шоферу озвученную сумму. А потом он подумал, что за эти деньги мог вполне доехать до Ейска. До родного Ейска, в котором он не был уже лет семь.
Когда Саша обнаружил столик, занятый Лешей, оказалось, что Паша уже был там. Саша увидел его гордо посаженную голову. Друзья тепло поприветствовали друг друга. А еще Саша протянул Леше перевязанную скотчем и завернутую в газеты табличку.
