способен простым набором слов держать читателя в напряжении.
– Пожалуй, – согласился Саша и вспомнил, как скрипели его зубы от нетерпения и, как Оля сейчас сказала, от напряжения, вызванного чтением такого очень непростого сочинения.
– А эта, – Оля пальцем указала на книгу в руках Саши, – эта вещь еще интереснее. Она лучше «Рубашки».
– Куда уж лучше… – Саша улыбнулся мертвенно-бледной улыбкой.
А потом он наугад раскрыл книгу, в которой кто-то «…сидел за столом, уложив в ладонь левой руки голову, смотрел, казалось, на угол холодильника, но холодильника не видел» и при этом «думал, какие то неожиданные мысли…».
«Может быть, это действительного интересно», – обрадовался тогда Саша. Он с детства любил читать про монстров. Героем этого произведения наверняка был монстр, у которого либо непомерно большая рука, в которую умещалась голова, либо невообразимо маленькая голова, способная удобно и без проблем разместиться в ладошке левой руки. К тому же он был косой, потому что, как писал автор, смотрел на холодильник, но не видел его.
Но Саша так и не прочитал «Рубашку», хоть и пытался издеваться над собой. Не дошли руки и до нового романа, который так понравился Ольге.
А еду Оля не готовила. Не то что она не любила поесть, просто она не любила и, наверное, не умела готовить. Точнее, она готовила очень редко. А если Оля готовила, то готовила одну сосиску. Отварить одну сосиску Оля могла, а более сложных блюд, к примеру из двух сосисок, Оля не готовила никогда. А еще она могла сварить кофе. Кофе Оля варила часто, варила на кухне. Кофе, который варила Оля, часто сбегал, потому что Оля либо висела на телефоне, либо курила, либо листала книгу.
В Гешином подъезде было тихо. Обычно здесь было шумно и многолюдно, а сейчас тихо. Тишина нещадно била Сашу прямо по ушам. Не было никого. Саша воспользовался ступенями и поднялся на второй этаж. Бронированная дверь Геши сейчас была бесполезна. Бесполезна, потому что была приоткрыта. А еще полоска желтого света пробивалась из квартиры Геши. Саша толкнул дверь, но дверь не открылась. Дверь не открылась, оттого что она открывалась на себя. Тогда Саша потянул за ручку, и дверь поддалась.
– Геша, ты дома? – спросил Саша у квартиры, скосив один глаз на холодильник, молча стоявший в углу просторного коридора.
Квартира молча не ответила. Ответил Гена. Он появился в коридоре со стаканом в руке:
– Саша, ты приехал?! Ну и правильно, ну и хорошо! А то я сижу здесь один и боюсь свихнуться от всего этого. Я тебе первому позвонил. Точнее, не первому, но первый приехал ты. Я звонил в милицию и пожарную охрану. Я просто хотел, чтобы хоть кто-нибудь приехал. Я и в «Скорую» звонил. Лучше бы не звонил. Приезжайте, говорю, плохо мне. Спросили, что со мной. Говорю, что одиноко мне, тоска и выпить не с кем. Сказали, что если я больной, то мне надо лечиться. А они кто? Кто лечить-то должен? Не врачи, что ли?
Саша не стал разуваться. Он только обстучал грязь с обуви о стену и молча прошел в гостиную.
Геша выглядел неважно. Вернее, для Саши было важно, как выглядит его друг, но сам Гена выглядел не очень, и ему, видно, было совсем не важно, как он выглядел. Лицо Геши сильно опухло, тяжелый подбородок стал еще тяжелее и казался совсем неподъемным. Его унылые висячие усы соломенного цвета повисли еще больше. Теперь они напоминали веревку, оборванную веревку, на которой Оля пыталась повеситься.
Геша поставил стакан на стол, где он присоединился к открытой бутылке коньяка. А потом Геша буквально упал на Сашу. Саша застонал, засопел, но удержался на ногах. А затем они долго стояли обнявшись. А еще Саша похлопывал его по спине, тихо приговаривая:
– Все хорошо, все хорошо…
Потом Геша присел на диван.
– Вот видишь, плащ?.. – виновато улыбнувшись, Саша показал прореху на рукаве своего элегантного плаща.
– Ага, ага, – живо заинтересовался Геша и даже запустил пальцы в дыру. – Да ничего страшного вроде. Может, и не будет заметно, когда твоя Алла зашьет. Непонятно только, зачем она вообще это сделала?
– Кто?! – удивился Саша. – Ты думаешь, Алла это сделала? Думаешь, Алла порвала рукав?
– Нет, нет, ну что ты… – отмахнулся Геша, – я сейчас про Олю говорю.
– А-а, про Олю… – вспомнил вдруг Саша, зачем он здесь. – Как она, кстати?
– Пока ничего нового, – Геша подошел к столу с коньяком. – Все пока по-прежнему.
Саша стоял и молча смотрел на стол. Ему тоже хотелось выпить, но Геша ему не предлагал. А еще Саша был за рулем. Гена поднес стакан с коньяком ко рту, и наступила тишина. В наступившей тишине слышно было лишь движение жидкости по пищеводу Геши. И еще кадык, гулявший по его длинной шее, нарушал невыносимо тягостную тишину.
– Саша, у тебя курить есть? – спросил Геша.
Саша ответил, что есть.
– Давай покурим, что ли, – предложил Геша.
Саша достал сигареты и положил их на стол. На столе лежала пачка дорогих американских сигарет, но Геша захотел покурить именно Сашины сигареты. Они оба закурили. Саша поискал глазами пепельницу. Она стояла на подоконнике. Саша зачем-то пересчитал окурки. Их оказалось ровно семь штук.
Когда они закурили, Саша понял, что забыл снять свой плащ. «Не хватало еще пеплом испачкать или, того хуже, прожечь», – подумал Саша и снял его. Потом он повесил его на спинку стула. Саша не знал, что говорят в таких случаях, и молчал.
Вскоре они снова закурили. Саша боялся смотреть на пепельницу и окурки, лежащие в ней, как чьи-то раздавленные жизни, и сбивал пепел в ладошку.
– Так что же произошло? – нарушил молчание Саша.
– Я же тебе все рассказал, – удивленно отозвался Геша. – У тебя с памятью все в порядке?
– Да, – успокоил друга Саша. – С памятью у меня пока нормально. Но просто совершенно непонятно, что могло толкнуть Олю на этот отчаянный шаг. Почему и зачем? Зачем и почему? Ты что-то должен был почувствовать! Может, у нее на работе какие-то неприятности были?
Геша задумчиво затянулся, а потом ответил, что все было нормально. Оля никогда ни на что не жаловалась, и накануне она тоже ничего не рассказывала. Они созванивались в начале августа. Оля была веселая и много шутила.
Саша хотел ехать в больницу, но Геша напомнил, что к ней в палату никого не пускают. От прежнего веселого Геши мало что осталось. Он был грустен и несчастен.
Саша познакомился с Гешей в институте. Они учились на одном курсе. В тот день Саша пришел на свою первую лекцию. Была лекция по высшей математике. Саша тогда отчетливо понимал, что он вступает во взрослую жизнь и что сейчас надо приложить все усилия, чтобы устроиться и закрепиться в этой жизни. С каким-то юношеским, но зрелым задором он принялся записывать в тетрадку эту свою первую лекцию. Так продолжалось минуты четыре. Потом Саша подумал мысль, что лекция получается какая-то сухая, не интересная, а даже скучная. Преподаватель не удосуживался скупые математические понятия перемежать смешными случаями из жизни, вставлять в свою лекцию подобающие к случаю анекдоты. Он не пытался оживить сухое изложение о комплексных числах живыми и красочными примерами из собственного опыта. Да и тема лекции не казалась интересной. Вспоминались строки из Маяковского: «Единица, кому она нужна?..» А здесь даже и не единица вовсе, а мнимая единица. Кому она, спрашивается, нужна?
Саша заскучал, его ручка замерла над тетрадной страницей. И тут Саша понял, отчетливо осознал, что это его последняя лекция, которую он записывает. Он попытался собраться, даже отругал себя за лень и легкомыслие, но снова настроиться на учебный процесс не мог. Не мог он заставить себя работать.
Саша огляделся вокруг. Все усердно писали. Все хотели, понимали и хотели приложить усилия, чтобы закрепиться и устроиться в этой жизни. Саша тоже хотел, но не мог. Тогда Саша оглянулся и встретился глазами с парнем, который, тоже отложив ручку, мечтательно разглядывал потолок. Потолок был интереснее для того парня со смешными усами, интереснее лекции по высшей математике. А еще Саша увидел в глазах однокурсника отражение своих желаний. А желание у него было одно: слинять, испариться из этой аудитории. Точнее, у них было одно желание на двоих. И в перерыве учебной пары они его
