хлопает меня по плечу:
– Круто, да?! Прикольно! Пекинесов, конечно, умница! Талантище!!!
– Да, что-то в этом есть, — отвечаю я и стараюсь отодвинуться от этого восторженного дебила. Но, видимо, я как собеседник его сильно заинтересовал. Он снова придвигается ко мне:
– А в прошлый раз еще круче было! Он тогда с потолка забросал всех птичьим пометом. С помощью этого он хотел показать единение с природой, с птицами. Движение человеческой мысли ввысь!
– Жаль, что сейчас он говно на нас не льет! Это было бы замечательным символом стремления человеческой мысли не только ввысь, но и к земле-матушке — я с «сожалением» киваю головой.
– Жаль! — искренне сопереживает даун.
«Боже, какие обдолбанные придурки! — думаю я. — Вам любую чушь покажи, обмажь вас говном и провозгласи это гиперновым неоискусством, вы проглотите этот фальшак, как два пальца из пруда! А запроси за вход на это шоу долларов по двести, вы от восторга запищите и всерьез будете восхищаться гениальностью инсталляции, обтирая говно носовым платочком».
Все мои наблюдения кажутся мне чем-то умным, хотя на самом деле это, конечно, полная херня и отдает каким-то дешевым/неврубным тупизмом. Какая разница, если я сам здесь и, как и все, в «глине»?
От таких мыслей меня отвлекает появление моего хорошего знакомого.
– Привет, Серег. И ты тут? — с усмешкой спрашивает Геннадий, и делает это таким тоном, каким, наверное, вопрошал удивленный Цезарь: «И ты, Брут?»
– Как видишь. И я тут, — смеюсь я, пытаясь салфеткой очистить костюм от следов «перформанса».
Геннадий сияет успешностью и довольством. По бокам от него две девчонки, которых он ненавязчиво поглаживает по бедрам. Обе девочки, что называется, путевые. Правда, я не могу точно определить — их прелесть в том, что я уже порядком пьян, или в силу того, что они и впрямь «ничяго». Причем одна из них, которую я идентифицирую как телку, — с хорошей грудью, а вторая, с длинными и ровными ногами, — однозначно чувиха. В чем разница, я и сам пока не врубаюсь.
– Хватит пялиться на этих пидоров, — предлагает мне Генка.
Девочки шумно возмущаются таким к себе «хамским» отношением. Геннадий их успокаивает, поясняя, что он имел в виду только участников говно-шоу и никого другого. Затем мы проходим в один из VIP-залов, где Генка наконец знакомит меня со своими девчонками:
– Познакомься, Юля и Юля.
Вместо того что бы представиться, я тупо завожу свою перманентную тему о неизбежной для нас диктатуре мультинациональных корпораций, о поглощающем способность здраво рассуждать брендизме и, как следствии, глобализации.
Генка перебивает меня на двадцатой минуте монолога и, растолкав задремавших девочек, пытается рассказать, как он отдыхал на прошлой неделе. Я тоже его перебиваю и снова включаю тему о скорой перспективе жизни в мире брендов. Таким образом, мы очень прикольно беседуем, запивая весь этот порожняк шампанским. Я, очень занятый обличением мира в его стремлении ввергнуться в брендоворот глобальных компаний, не замечаю, как на столе возникает конверт. Геннадий умоляюще прикрывает мне рот рукой и глазами указывает на конверт. Мы поднимаемся и уходим в туалет. Минут через пять выходим из туалета и движемся уже в обратном направлении. Генка смеется, и я тоже реально смеюсь. Меня постепенно накрывает. Веселье и похоть начинают переть из меня. Геннадий желает поделиться со мной своим курятником и предлагает мне любую из своих девочек.
– Серег, бери себе любую и трахай
Я выбираю чувиху, оставляя для Генки телку. Девчата без нас не скучали. Они выжрали по бутылке шампанского, и по их масленым глазкам я реально ощущаю, что они уже готовы. Я подсаживаюсь к чувихе, и мы начинаем тупо целоваться. Оторвавшись от ее губ, я снова завожу тему о мультиглобализации. Чувиха затыкает мне остекленевший рот поцелуем и, явно желая узнать меня получше, запускает свою руку мне под рубашку. Неплохо изучив все изгибы моей грудной клетки и живота, она опускается ниже и пытается расстегнуть ширинку. Хотя уже сперманентно возбужденный, я отстраняюсь от нее и ищу глазами Геннадия. Нет ни его, ни телки.
– Прости, я должен проститься с Генкой, — шепчу я своей Юле и иду искать приятеля.
Нахожу его в одном из VIP-залов. Он уже распряг свою Юлю. Подхожу к нему, в надежде что он меня заметит. Я уже порядком поддат и обдолбан, поэтому даже не думаю, что могу ему чем-то помешать. Он меня не замечает (или делает вид, что не замечает), и я подхожу еще ближе. Теперь замечаю я! Я реально замечаю, что его Юля — никакая, на хер, не Юля, а, напротив, какой-нибудь Олег или Коля.
Во мне что-то обламывается, соскакивает и рушится. Увиденное дешевой петардой взрывает мне голову. Я курю, предварительно круто закурив, и бегу от этого места.
Ощущения у меня самые мерзкие и противные. Мне очень грустно, скучно и пусто. Выскочив, как ошпаренный остужающим кипятком, я ловлю такси и еду по ночной Москве. Я ловлю себя на том, что мне по кайфу ездить по ночному городу, освещенному рекламными огнями и огоньками сигарет уличных проституток. И вроде бы я уже тысячи раз видел весь этот город — Гоморру с его содомским кольцом, — но всякий раз что-то новое меня поражает до глубины очерствевшей души.
И тут я реально ощущаю, что меня начинает выворачивать. Я утираю подступившие к горлу слезы и, тупо вперившись, смотрю в полотно дороги.
– Что-то случилось? — обеспокоенно спрашивает водитель желтого такси, опасаясь за чистоту салона.
– Нет, все нормально, командир, — отвечаю я, подавив в себе желание освободиться от лежащего за пазухой камня. — Все пучком!
Мы подъезжаем к дому. Я расплачиваюсь и поднимаюсь в свою квартиру. Разуваюсь, снимаю ботинки и прямо в костюме с остатками перформенса валюсь на кровать. Я уже дико устал от всей этой пошлости и тупого цинизма. Хочется вырубиться, отключиться, уснуть — и проснуться в Комске. До свидания, Москва! Здравствуй, Комск!
Часть вторая
AROUSAL (англ. — пробуждение)
Вышел я ниоткуда — и шагнул в никуда.
Все еще не родился, я живу никогда.
С Иисусом Христом я висел на кресте
И Пилата просил научить доброте.
Я убил себя сам, кинув словом в висок, —
Словно где-то во сне совершая бросок.
Очутился в пустыне на краю мирозданья.
Долго рылся в своих тайниках подсознанья.
Мой отравленный мозг, как улитка от солнца,
Вытекал из глазниц, как плевок незнакомца.
Это вовсе не много, но и все же немало —
Смело плюнуть на стыд, когда эго дремало.
